Сольск. Алан Кранк

прежде, в голове завертелись несвоевременные мысли. Все, что он говорит сейчас, обращено не к Богу, а к людям за спиной. Будет ли оправданным лицемерие во имя веры? И только ли интересы Бога собирается он отстаивать сегодня ночью? А что если Бог против? Если укрепление веры таким образом противно ему и не нужно? Кто может сказать наверняка?

      – Да светится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… Аминь.

      Ветер наивных вопросов стихал. Сомнения стремительно теряли значение, пока наконец не по казались совершенно бессмысленными и ничтожными.

      Молитва набирала силу. С каждым произнесенным словом его голос креп, становился громче, пока не заглушил все остальные звуки. Слов невозможно было разобрать, что создавало атмосферу непостижимого умом таинства. Он повторял молитву снова и снова, пока сам не оказался в ее власти. Он говорил с Богом. Взывал о помиловании несчастных грешников, стоявших за его спиной, все чаще напоминая Ему о Его милости.

      Игнат не заметил, когда закончился огненный дождь, и пришел в себя только под утро, когда теплое летнее солнце выглянуло из-за горизонта. По-над землей стелился густой туман.

      Он замолк и попытался встать на ноги, которые затекли и дрожали, как у дряхлого старика. Каждый вдох сопровождался скребущей болью в горле. Он хотел переложить крест в левую руку, но не сразу смог раскрыть сведенный судорогой кулак.

      За его спиной сорок человек в белых ночных рубахах, шатаясь, поднимались с колен, словно пробуждались от ночного кошмара. Ближе остальных стоял управляющий поместьем отставной солдат Макар. Одной рукой он держал потухший фонарь, а другой отряхивал ночную рубаху, вымазанную на коленях.

      Люди тихо шептались, но не расходились, ожидая заключительного слова. Отец Игнат постарался собраться с мыслями. Каждый звук, который сейчас слетит с его губ, будет иметь огромное значение. Именно последние слова запомнятся прихожанам.

      – Преклоняя головы перед безграничной силой Господа Бога нашего, помните о его милости. Ее не увидишь, как небесный огонь, и не услышишь, как раскаты грома. Ее широту и глубину видит только сердце. Любовь и милость Его бесконечны. Взгляните на это небо и солнце. После страшной ночи Господь дарит нам прекрасную погоду на день грядущий.

      Отец Игнат развел руки в стороны и поднял их к небу.

      – Скоро жатва. Бог вам в помощь, – он замолчал, увидев, как вдруг изменилось лицо приказчика. Края губ ушли вверх, а глаза прищурились. Макар смотрел на него как на ребенка, сказавшего глупость.

      – Это не туман, а дым, батюшка. Пшеница горит.

      Услышав слова управляющего, люди вокруг зашумели, зашморгали носами, пытаясь уловить запах пожара.

      – С запада дует, в аккурат всю пшеницу сожжет.

      – Что стоять-то. Тушить надо…

      – А как ее потушишь? С ведерка польешь?

      – Господи Иисусе, да за что ж нам это наказание? Гул голосов нарастал. Теперь и сам Игнат понял, что ошибся. Высушенное солнцем до треска