Куда ты скачешь гордый конь…. Андрей Синельников

Брюс, – воспоминания накатились на Малку, – Роберт Брюс. Боже как давно это было. Еще до Куликовской битвы и нашествия Черной смерти и Великого Мора, – она закрыла глаза, и все предстало пред ней, как на ладони.

      Корабль, борясь с волнами и порывами ветра, доставил их на берег туманного Альбиона, Белого острова. Они съехали по мосткам и углубились в лес. Маленький отряд сбился в плотную группу, нахлестывая коней. Мари, тогда ее звали Мари, держала путь через Шервудский лес на север, в Шотландию, в замок Кастл-Рок.

      Леса, леса, леса. Этот постоянный туман и мелкий моросящий дождь. Проклятая доля, проклятый остров, проклятая гонка. Она тогда злилась на всех, а более на себя. Злилась за все. За то, что Жанну к этой кукле курносой Сибилле отправила на Кипр изучать искусство пророчицы и весталки, надо было самой учить. Надо было все бросить и везти ее в Аркон, Храм на острове Рюген, самой. Самой представить пред очи самого Святовита. Да, да, да не Артемиды или Велеса, а пред очи самого Святовита. Она имела на это право. Нет, ее несет сюда, на край земли, в эти вересковые болота и мхом поросшие низкие холмы. В эти скалы, в этот бурелом. Она умело отвернула от поваленного бука преграждавшего тропу. Настроение было мерзкое, плащ намок, в сапогах хлюпала вода, иноходец начал спотыкаться, чего с ним не было лет пятьдесят. Угрюмы потеряли блеск в глазах. Только Микулица, да этот самый Микулица, что задает сейчас вопросы, ступал с ней стремя в стремя.

      – Стоп, – мелькнуло в голове, – Стоп! Привал! Надо обсушиться и перекусить.

      Костер долго не хотел разгораться, пока раздраженная Малка не выпустила саламандру, и та не забегала по сырым поленьям сразу раздув пламя. Она стянула с себя плащ, сняла кольчугу, кожаную куртку. Присев на пень, скинула высокие сапоги. Развесила все над костром сушиться. Распустила мокрые волосы и встала над дымящей поленницей, никак не дающей огня и сухого пламени, стараясь просушить спутавшиеся косы.

      Утром, выспавшись, Малка натянула сухую одежду. Похоже, от вчерашнего настроения не осталось и следа. Из-за туч выскочило солнышко, спряталось назад, но, немного подумав, всерьез взялось за разгон тумана и сырости.

      – Спасибо Ярило! – крикнула она. В ответ его лучи разогнали последние клочья тумана по низинам и заиграли на каплях дождя, как на драгоценных самоцветах, – Спеть, что ли побратим? Ты помнишь, как я пела?

      – Помню. За то чтобы узнать, кто такие песни поет, многие золото сулили. Спой! Малка привстала на стременах и тишину Шервудского леса разорвала залихватская песня ушкуйников. Настолько древняя, что знали ее только суровые друиды в чащобах, барды, да остатки старых норманнских родов, чьи предки викинги ходили на таких ушкуях по северным морям. Кони пошли веселей, и скоро вынесли их на берег неширокого ручья, через который был перекинут обрубок ствола. Угрюмы насторожились, что-то почуяв. Ведунья придержала иноходца.

      – Сходи-ка монах проверь. Микулица спрыгнул с коня и пошел в сторону бревна, на ходу подобрав тяжелый дрын. Не успел он дойти до середины бревна, как на том конце показался парень в зеленой одежде охотника. В его руках мерно покачивался