#Попутчик. Диана Килина

то же сосредоточенное лицо, что и несколько минут назад в зале суда.

      Стучу в дверь, она открывается, и я медленно иду по коридору. Так же медленно я возвращаюсь на своё место, когда перерыв закончился. Практически не слышу приговор, смотря только вперёд, теперь уже на осуждённого.

      Терплю изо всех сил, до крови кусая щёку изнутри.

      Я не заплачу. Не—зап—ла—чу.

      Его уводят те же два охранника, а я пытаюсь отвести взгляд. Последний раз вижу его лицо – жадно впитываю глазами каждую чёрточку, ставшую такой знакомой. Потом профиль и затылок с короткими волосками. Мысленно прошу его обернуться в последний раз, и чувствую, что моей выдержке приходит конец – глаза начали наливаться слезами. Ничего не слышу, не замечаю вокруг – только его светлые глаза, когда он оборачивается.

      В последний раз.

      Он уходит, а я остаюсь в зале заседания. Сжимаю кулаки так сильно, что чувствую боль в ладонях – ногти впились в кожу. Ухожу только тогда, когда замечаю, что почти все разошлись и на меня косятся. Иду на слабых ногах по коридору; стены давят, давят, невыносимо давят на меня. Наваливаются тяжёлым грузом, так сильно, что дышать становиться больно.

      Изо всех сил, которых в общем—то и не осталось толком, выбегаю из здания и бегу по парковке к своей машине. Ладони рухнули на капот, по которому барабанили капли дождя – я даже не заметила. Чувствую холод – одежда начала промокать, но залезть в сумочку за ключами не могу. Такое чувство, что я, как бумажный цветок, расплываюсь под водой, становлюсь бесформенной и уже больше ничто не сможет собрать меня воедино. Да, дождь кончится; промокшая бумага высохнет, но прежним цветком она уже никогда не станет.

      Тёплая рука ложиться на моё плечо, и я резко выпрямляюсь.

      – Софья, – произносит знакомый голос.

      Такой же, как и у него.

      – Софья, простите нас. Мне очень жаль.

      Я медленно поворачиваюсь, не обращая внимания на воду, заливающую моё лицо вместе с солью моих слёз.

      – Вы не у меня должны просить прощения, Ильмар, – говорю я, громко всхлипывая, – А у брата. Именно он будет сидеть вместо вас восемь лет в тюрьме. За ваше преступление.

      – Знаю, знаю, – он виновато опускает глаза, прикрытые козырьком чёрной кепки, – Я просил прощения и у него. Но перед вами тоже виноват. Мне, правда, очень жаль, – повторяется он.

      Смотреть на него ещё больнее. Почему он здесь, а не его брат? Почему он, а не Эрвин?

      – Простите, что… Мне жаль, – в третий раз повторяет он, отпуская моё плечо.

      – Я надеюсь, это принесёт вам счастье – то, что вы сломали нам жизнь, – выпаливаю я, – Вам, вашей жене и будущему ребёнку!

      Он вздрагивает, словно я ударила его наотмашь. Сжимает губы, отворачивается и уходит. Я медленно сажусь на капот своей машины и больше не сдерживаю рыданий – просто утыкаюсь лицом в ладони и плачу.

      Омываю слезами свою неудачную любовь.

      Когда воды в моём теле больше не осталось, я вытерла лицо, открыла машину и села на водительское сиденье. Закрыла глаза, опустив голову на подголовник