Лавка дядюшки Лика. Сергей Мец

что слушая собеседника, я все больше и больше успокаивался и меня совсем уже покинуло волнение. Поначалу, говоря честно, я не на шутку испугался. «Кто он такой? – думал я. – Странно как-то говорит». Но постепенно страх уходил и его место занимало совсем не юношеское любопытство, так свойственное людям моего тогдашнего возраста, а чувство уверенности и какого-то неведомого мне прежде спокойствия. Надо полагать, что эти внутренние изменения внешнему наблюдателю тоже были заметны, что я понял по глазам дядюшки Лика, приглядывавшегося ко мне с явным выражением удовлетворения на лице. Наконец он, достав из портсигара еще одну сигарету, закурил, и отпив из стакана лимонно-зеленого лимонаду, начал свой рассказ.

      – Тут неподалеку есть монастырь. Старинный, заложенный почти шестьсот лет назад. Жила там братия своей обычной жизнью, в трудах и заботах повседневных, и был среди них один молодой еще совсем человек, мучительно переживавший непонимание собственного предназначения. Он днями и ночами молил Господа, чтобы тот открыл ему глаза, дал понять к чему он предназначен, в чем состоит его служение. Одних молитв и повседневной тяжелой работы по хозяйству ему было мало, он был уверен, что в его силах настоящими делами нести людям истинное слово Божье, а не рутинными заботами общины.

      Не было среди братии более истового монаха, старающегося всеми силами понять свое предназначение в этом мире и принять путь, лишь ему предначертанный свыше. Послушание и тяжелый труд – все, чем он жил, но огонь, горевший внутри, не давал ему успокоиться. Он смотрел на братьев, на лицах которых было написано полное спокойствие и умиротворение, и не мог понять, что с ним, почему он не такой, но ни в коем случае никого не осуждал. Гордыня была его главным врагом в земной жизни, воплощением темноты и гибели души, а все монахи – братьями, которых он искренно почитал и любил. Но не было ему успокоения, хоть наш герой и молил о нем ежедневно.

      Рассказ дядюшки Лика ненадолго прервала какая-то пигалица размером с воробья, прилетевшая и усевшаяся на перила ограждения. Она дерзко осматривала нас маленькими черными глазками, поворачивая свою ярко-красную голову то влево, то вправо, словно пытаясь оценить возможный итог сражения, но вскоре потеряла всякий интерес, повернулась к нам своей красно-бурой спиной и завела свою песнь, похожую больше на свист мальчишек, зовущих друг друга гулять.

      Еще некоторое время поразвлекав нас своими трелями, птичка резко оттолкнулась своими короткими ножками и моментально исчезла в зарослях непроходимого кустарника, ограждавшего задний двор слева и справа от частокола и тянувшихся на несколько десятков метров в обе стороны. Закурив уже в третий раз за последний час, дядюшка Лик продолжил свой рассказ.

      – Монашеская жизнь довольно однообразна, день ото дня и год от года мало чем отличаются. Наш молодой монах превратился уже в зрелого человека, но ответ ему все не приходил. Настоятель, знавший об устремлениях своего подопечного, давал ему всяческие поручения, тот выполнял