10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ). Юрген Тоденхёфер

мне помощь будет некому, я боюсь потерять руку или ногу. Тогда я не смогу воевать. Вот чего я боюсь.

      Вот поэтому ты и стреляешь, и убиваешь. Даже на войне непросто убить человека. Ведь он тоже сражается. Представим, что мы собрались атаковать КПП. Перед атакой мы его хорошенько обстреляем. С 500 метров. Обстреляем из всего, что у нас есть. Потом понемногу начинаем приближаться. Шаг за шагом. Когда мы к нему подойдем вплотную, здание уже будет разрушено, а люди погибли. И откуда тебе знать, кто именно из твоих его убил. Может, и ты сам. Все стреляли. Только на спецоперациях ты знаешь, кого ты лично убил. Если там какое-то здание атакуешь, если тайком пробираешься на КПП, если тебе приказано что-то там заминировать, взрывное устройство подложить и так далее. На обычной войне никто не может точно сказать, скольких он убил, потому что огонь ведут с дальних дистанций. Никто не может стопроцентно утверждать, скольких он уже убил, разве только, если он состоит в спецгруппе и выполняет спецзадания.

      Обычно мы здесь сидим и обстреливаем то, что находится в 500–600 метрах, и мы все ведем огонь. Иногда кого-то из наших убьют, иногда мы кого-то из них убьем. Но никто в точности не знает, кто кого убил. Если мы потом занимаем объект, там полно трупов. Но никто не скажет, мол, вот я точно этого убил. Если только он – не снайпер или не пристрелил кого-то в упор. Вы понимаете меня?

      Ю. Т.: Ну, а примерно скольких вы убили?

      Салим: Я, как говорится, не такой уж и образцовый моджахед. А вы – любопытный человек.

      Ю. Т.: Это верно.

      Салим: Дело не в числе. Если я кого-то и убивал, то только потому, что они сражались против мусульман, хотели убить меня или моих братьев. Конечно, и у этого человека есть семья. У него есть мать, которая оплакивает его. Может, и дети у него есть, и жена, которая овдовела. Но это же война. И она требует от тебя быть немножко эгоистом. Конечно, самое лучшее – жить в мире. Это лучше всего.

      Я ненавижу войну, ненавижу это все. Честно скажу вам, мне все это опротивело, все эти войны, бои. Кажется, будто твои ботинки кровью пропитались оттого, что ты шагаешь по лужам крови. Возьмешь какой-нибудь там пропускной пункт, соберешь оружие погибших, магазины с патронами, снимешь с них бронежилеты. Гадко все это. У меня есть ботинок, так он весь в крови, отвратительно просто. Кровь засыхает у тебя под ногтями, она у тебя между пальцами, на руках. Я вообще-то человек чистоплотный. Терпеть не могу неряшливости, грязи, вони и так далее. Все это мне противно. Что тут скажешь? Я не из тех, кто обожает трупы.

      И еще насчет бокса. Я когда-то занимался боксом, выступал на ринге. Я не из тех, кто без конца может боксировать. Не нравилось мне, когда после боя с меня пот градом. И чужой пот не переношу – противно. Вот поэтому я всегда старался как можно скорее послать противника в нокаут, чтобы он не лез к тебе и не прижимался своим потным телом… Лучше всего было бы как-нибудь обойтись без этой войны. Война – сплошное смертоубийство.

      Ю. Т.: Вы себе никогда не кажетесь хладнокровным убийцей?

      Салим: Я не такой.