Любовь в канун Миллениума. Анатолий Маляров

очень нравится Женя. Я сознаю, что не по Сеньке шапка, но на всякий случай достаю пригласительный на две персоны, выпрошенный у администратора для горничной, протягиваю Цецилии, чтобы уравнять шансы девушек.

      – Прошу. Сегодня открытие, все билеты проданы. Это на завтра.

      – Сколько это стоит?

      – Театр готов доплачивать таким очаровательным зрительницам.

      Я хочу понравиться и нажимаю на педали со всей мочи. Чувствую, порох на сегодня кончается, поспешно прощаюсь.

      – Жду завтра к девятнадцати.

      Удаляюсь продуманно небрежной походкой, про себя заклинаю: придите, придите!

      …Моя трактовка пьесы звучит странно. Главный говорил о комедии, а я вижу трагикомедию, скорее, драму. А юмор? Есть много юмора, он печален, как в жизни, – смех над собственным бессилием.

      «Олени» ухмыляются. Они легки, современны, они не голодали, их любят режиссеры и женщины, больших потерь они еще не знают. Я говорю им, что скучно смотреть на персонаж, который весь сверху, пусть зритель больше догадывается о его переживаниях. Не надо разжевывать и подавать буквально и слова, и мысли, общепринятые, прописные истины уже изрядно надоели.

      Сегодня я никого не могу убедить, чувствую себя опустошенным. Повторяется история с проваленной постановкой. Там я не сумел повести за собой, а может быть, кому-то выгодно было убедить меня, что я не смогу повести за собой.

      Так проходит первая репетиция.

      Так проходит и вторая.

      Жду вечера, бреюсь, принимаю душ в гостиничном номере, наглаживаюсь.

      – Коллега, как тебе девочки?

      – Какие? – Я понимаю, о чем Лео Вениаминович, но притормаживаю.

      – Мешегине! Можно подумать, что ты прихорашиваешься к Анатолию Яковлевичу.

      – Ах, вы о вчерашних? Одна лучше другой.

      – Ну, желаю успеха!

      Он лежит поверх одеяла в одних трусах с нашитым карманом, нога на ногу. Он мыслит. На физиономии выразительная игра чувств.

      – Как опытный ловелас, просвети меня, во что обойдется приглашение двух дамочек в ресторан?

      Неожиданно. Собственно, в логике характера Пришибовского.

      – По полторы сотни на душу.

      Он резко, слишком резко для пятидесяти лет и его радикулита, садится.

      – Ты с ума сошел! И ты позволяешь себе такое?

      – Если вы позволите?..

      – Стоп! На что намекаешь? Не собираешься ли ты угощать на одолженные тугрики?

      – Лучше не идти?

      – Нет, нет. Ты иди, ты же молодой. Славные семиточки!

      Однако коллега отворачивается к стенке, не желая участвовать в эдаком неразумном расточительстве.

      Четверть седьмого пополудни. Жду, прячусь за рекламными щитами, за витражами фойе, неудобно перед своими.

      Женя подходит одна. Платье – накидка из вишневого шелка. Она старше двадцати лет, величава и недоступна. От этого я внутренне отстраняюсь, чуждаюсь ее. Встречный ветерок приподнимает крылатку, показывает обтянутые таким же шелком груди. Они большие, и мне хочется, чтобы это мне не нравилось, раздосадовало меня. Ну ее к лешему!

      Она