«Ли Ле Ло»: детки из клетки. Первое дело. Михаил Огарев

испугаются ещё невзначай…

      Юноша ощутимо напрягся, серые зрачки за сильными стёклами явственно округлились. Улыбнувшись как можно мягче, я протиснулся за его спиной в самый угол и уселся там на корточках. Сунул открытый нож в нагрудный карман пиджака, а из внутреннего извлёк бледно-зелёную купюру с портретом важного господина и шлёпнул её парню на колени.

      – Это за причинённый дискомфорт и наглый отрыв от увлекательного чтива. Пятьдесят полновесных конвертируемых единиц. Твой недельный заработок, верно?

      Переход на «ты» воспринят был нормально, но взаимопонимания, естественно, не добавил. Правда, глаза за очками вернулись к своему нормальному размеру.

      – И вот ещё что, дружок, – проникновенно добавил я. – Если в самое ближайшее время в окошке возникнет во-от такая морда со зверским оскалом и, вращая буркалами, спросит, не видел ли ты невообразимо наглого чуркобеса – то есть, твоего покорного слугу – ты укажи, пожалуйста, рукой в сторону парка. Договорились, а?

      На сей раз его губы дёрнулись в растерянной усмешке, но и только. Деньги остались лежать на вытертых добела джинсах нетронутыми.

      – Вах, дорогой, какой ты, оказывается, непонятливый! – я приложил обе ладони к груди самым что ни на есть убедительным образом. – Ну, сдашь ты меня этой своре, допустим, и что получится в итоге? Я ведь отчаянно защищаться буду! До последней капли своей горячей южной крови, как и положено истинному горцу. Пронзая вражеские сердца кинжалом, который ты уже видел, и круша неприятельские челюсти кастетом, спрятанным в заднем кармане. Прикинь-ка, что здесь начнёт твориться? Всем достанется по первое число, и тебе тоже. А уж товар как попортят! Грустный финал, да?

      Очкарик непроизвольно хихикнул, и я мысленно поздравил себя с успешным окончанием переговоров. И точно: заграничную банкноту, наконец-то, почтили вниманием: взяли, хорошенько рассмотрели на свет и бережно упрятали в весьма тощий кошелёк.

      Говорят, что дающий вовремя даёт дважды; тоже самое, несомненно, относится и к принимающим верное решение. Едва мирная договорённость была нами достигнута, как всю палаточную амбразуру заслонила зверски оскаленная протокольная морда. С налитыми ненавистью буркалами.

      – Эй, земеля, тут один папуас мимо не пробегал?

      – Узкоглазый? – деловито уточнил мой союзник. В ответ брезгливо поморщились:

      – Да не-ее, из лаврушников. Старый, лысый…

      – Видел такого. Во-он по той аллее почесал.

      – А-аа, козёл, я так и думал!

      Морда исчезла, и мы снова увидели солнечный свет. Помолчав, я сказал:

      – Интересно, и кто из нас троих думающий козёл?

      – Он и есть, – с неприкрытой ненавистью отозвался парнишка. – Это Лёха Бугристый, я его знаю.

      – Стало быть, он тебе не по нраву. Ну а мы? То есть, «пиковые»?

      Юнец глубоко вздохнул и проверил запор на двери.

      – Никакой ты не «пиковый» –