Сибирские рассказы. Николай Углов

на хоздвор в больницу! Скажи матери – завтра привезу сено к вам.

      В эту зиму мы ещё раза четыре ездили с Борисом Сергеевичем за дровами, т. к. прогорали они у нас быстро. Ездили в Красный лес. Так называли берёзовый лес, вместе с пихтовым – он был далеко от Вдовино. Ближние берёзки жидкие, не «жаркие», поэтому за лесом на дрова и строительство ездили за десять километров. Дорога накатанная, ехать легко, то и дело встречаются сельчане, приветствуют Бориса Сергеевича. Остановятся, покурят махорку, поговорят. Дорога, как в тоннеле – по обе стороны сугробы нависают, в сторону не ступи без лыж. Снега за зиму наметало до двух метров. По обе стороны дороги часто попадаются яркие и красные кусты калины, на которых сидят белые куропатки. Фыркнут, полетят на дальний куст. Придёт время, и я научусь ловить куропаток на силки из конского волоса, которые расставлял вокруг кустов калины.

      В эту зиму мы научились кататься на лыжах. Своих лыж у нас пока не было и нам давали покататься друзья. Тихими лунными вечерами шумит вся деревня. Взрослые парни, девки и ребятня съезжает на санках и лыжах на лёд реки с высокой горки у молоканки – там были комендантские погреба для картошки и овощей. Визг, смех, крики, свист разносится на всю деревню! А Толька Горбунов – курносый, веснущатый озорник, сделал себе коротенькие лыжи из округлых дощечек большой бочки. Касаются они снега только в одной точке – крутись, как хочешь! Посредине брезентовым ремнём закрепил к пимам, снизу надраил воском до блеска – очень скользкие! Залезет на вершину погреба, гикнет и понёсся. Навстречу ватага с санями поднимается, кажется, разобьётся – прямо на них летит! Девчонки в ужасе кричат, визжат. А Толька вдруг перед самым носом делает резкий поворот почти под прямым углом, обойдёт, вильнёт поперёк склона и, как ни в чём не бывало, лихо скатывается далеко вниз и вдоль речки. Как я завидовал ему, его смелости, задору! Так и не смог я научиться кататься лихо, как Толька.

      Зимой наш колодец замерзал, и его заносило двухметровым слоем снега. За водой приходилось ходить на речку – а это метров триста. Около Зыкиных был омут. К нему- то и сбегала тропинка. Идёшь с коромыслами по тропинке, спускаешься среди сугробов как бы в ущелье, внизу чернеет прорубь. Снимешь вёдра, глянешь вверх – нависает снег козырьком, а по бокам трёхметровые вертикальные белые снежные стены. Прорубь затянуло за ночь льдом. Думаю:

      – «Так! Я первый пришёл. Вальки Новосёловой ещё нет. Засранка, видать, смотрит в окно и ждёт меня. Не хочет первой долбить лёд. Ну ладно, обойдусь и без неё!»

      Углом коромысла пробиваю лёд, вылавливаю, выплёскиваю его, зачерпываю болотную тухловатую воду, думаю:

      – «Бедные рыбки! Как вам тяжело там сейчас под толстенным двухметровым льдом и ещё большим слоем снега! Как вы там без воздуха, света, пищи?»

      А чебаки, пескари и окуни как бы слышат меня и выплывают из глубины, но увидев меня, быстро ныряют обратно. Полюбовавшись рыбами, иду с коромыслами домой. А навстречу высмотрела, выбежала Валька. Тоже идёт по воду. Встречаемся глазами, вижу, заигрывает:

      – Что