Записки прадеда. Михаил Волконский

его.

      – Вы ждете меня? Зачем? – удивился Сергей Александрович, подходя и здороваясь со стариком.

      – А вот именно по тому делу, по которому вы пришли сюда.

      – То есть как по тому делу? Вы разве слышали вчерашний разговор?

      – Слышал!

      – Зачем же вы пришли сюда? – спросил Орленев поморщившись.

      – Потому что меня прислали. – Старик сидел на своем камне, не меняя положения скрещенных ног, и смотрел совсем серьезно на Орленева. – Камень, – сказал он вдруг, – есть побежденная материя: видите, он имеет совершенную форму куба. А это, – он показал на свои ноги, – знаете ли вы, что это такое? – Он снова глянул на собеседника и тут же продолжал: – Это – символ человеческого могущества, которое имеет четыре выражения… Да, – добавил он по-прежнему серьезно, – четыре выражения в трех измерениях бесконечности. Я говорю о высоте, ширине и глубине…

      Камень, на котором сидел Гирли, был действительно кубический, плотно лежавший на земле, но от этого Орленеву не было легче и странные слова старика не стали яснее. Он, не заметивший вчера в нем ничего такого, что ясно выказывало бы его полоумие, теперь сразу увидел, что рассказы о повредившемся рассудке Гирли были вполне справедливы.

      «Бедный старик!» – невольно мелькнуло у него, и он улыбнулся Гирли, как улыбаются детям, а затем мягко спросил:

      – Зачем же вас прислали сюда?

      Но старик ответил опять бессмыслицей:

      – Чтобы я вам показал камень и что нужно сделать для того, чтобы держаться на нем.

      Толка, очевидно, трудно было от него добиться.

      Орленев несколько беспокойно огляделся кругом: не идут ли те, кого ждал он? Действительно, вышло бы как-то неловко, если и вовсе не смешно, что они могли застать его здесь в беседе с полоумным музыкантом, солидно усевшимся на своем «кубическом» камне со скрещенными ногами.

      – Вы не оглядывайтесь, – сказал опять старик, как бы поняв движение молодого человека, – они не придут!..

      – Кто «они»? – вырвалось невольно у того.

      – Те, кого вы ждете.

      – То есть как не придут? Почем вы знаете это?

      – Знаю, потому что меня послал старик Зубов передать вам записку.

      Орленев так и остановился, пораженный удивлением.

      – Старик Зубов просил вас передать мне записку? Где же она?

      Гирли не торопясь достал из кармана сложенную и запечатанную записку на синей бумаге и подал ее Сергею Александровичу. Тот распечатал и прочтя глазам своим не поверил.

      Зубов писал, что он – не мальчишка или какой-нибудь безрассудный фендрик, чтобы так, зря, здорово живешь, драться с первым встречным, и что принять это всерьез мог только такой полупомешанный, как Орленев, а потому он, Зубов, и посылает к нему полоумного музыканта, с которым-де они и могут поговорить по душе, если желают. А большего Орленев недостоин и должен быть рад, что не поплатится за свою вчерашнюю дерзость более серьезным образом.

      Это была наглая, до цинизма грубая насмешка, за которую Орленев