Пламенная роза Тюдоров. Бренди Пурди

и самоцветы, хотя на самом деле богаты они лишь стеклом и оловом, с которых очень скоро стирается позолота, обнажая их истинную сущность. Не все то золото, что блестит.

      Руки ее покоились на зашнурованном золотой тесьмой лифе подвенечного платья. Казалось, что солнечные лютики, которыми был расшит кремовый атлас туалета, покачиваются на чуть заметном, нежном ветерке – такое впечатление складывалось благодаря игре света свечей на таинственно мерцающих позолоченных нитях. До чего грустно было осознавать, что даже платье Эми продолжает жить, в то время как ее уже нет на этом свете!

      Кто-то – должно быть, любящая мистрис Пирто – пришил к низкому квадратному вырезу корсажа высокий воротник, украшенный тончайшим кружевом кремового же цвета и изящными оборками, расшитый золотыми нитями. Он удерживал в надлежащем положении сломанную шею. Но если присмотреться внимательнее, можно было заметить белеющие под ним бинты, туго стягивавшие хрупкую, тонкую шею. Да, на шею живого человека такую перевязь наложить бы не удалось! Еще одним напоминанием об ушедших счастливых днях ее жизни служил повязанный чьими-то заботливыми руками вычурный кружевной пояс, разукрашенный лентами и жемчугами, красовавшийся и тогда, в первый раз, на ее платье из парчового атласа. Мне представилось сразу, как мистрис Пирто склоняется над покойной своей госпожой, одевая ее в последний раз, касается ее бледного лица, нежно целует в холодный лоб и шепчет, всхлипывая: «Пусть с тобой останутся лишь самые счастливые воспоминания, милая моя, а невзгоды развеются».

      Я заметила, что руки Эми непокрыты, а ногти обкусаны до крови; должно быть, кожа возле них постоянно воспалялась и кровоточила. Роберт, очевидно, решил, что драгоценности усопшей ни к чему, что это все равно что выбросить их прямо в воды Темзы. Не было даже обручального кольца с золотым дубовым листком и янтарным желудем, оно кануло в Лету так же, как их любовь, символом которой когда-то служило. Куда же оно пропало? Я содрогнулась от одной мысли о том, что могу когда-нибудь найти его на своей подушке или получить в бархатной коробочке – в дар. Искренне надеюсь, что этого никогда не случится.

      Так не должно было быть. Эми, обожавшая изящные украшения и наряжавшаяся всегда по последней моде (Роберт частенько сетовал на то, что она заказывает себе ни много ни мало – по четырнадцать новых туалетов в год), была достойна чего-то большего, чем наряд с простыми кружевами и цветами, пусть и богатый шелками и искусной вышивкой.

      Я сняла перчатки и взглянула на собственные руки – идеальной формы блестящие ногти на длинных белых пальцах, украшенных кольцами с бриллиантами, которые мне дарил ее муж. В спешке я забыла снять свои кольца. Их все, кроме золотого перстня с ониксом, врученного во время коронации, преподнес мне именно Роберт. Он тешил мое тщеславие, ему нравилось унизывать мои пальцы холодными самоцветами и покрывать горячими поцелуями.

      Но ей-то непременно должны были оставить хоть что-нибудь!