Тридесятое царство. Андрей Шевченко

с островом вещуна лежит как раз на полуденном Солнце от двух других, и теперь досадовал тому, что надо забирать полверсты в сторону. А если там мшистая болотина? Вот и птицы приумолкли здесь: невесёлое место, несолнечное. Равнинный ветер Свежун давно отстал, потерялся в ивах, а Полуденник сюда, видно, и не залетает: сыро ему, жителю лугов и полей, в таких дебрях.

      Сильнее всего Светислав удивлялся тому, что не встречал никаких примет обитания человека: ни троп, хотя бы малозаметных, ни даже сломанной веточки или былинки. Не сидит же сиднем старик на своём острове.

      Вдруг юноша ощутил сбоку взгляд, устремлённый на него, и, как всегда, руки метнулись быстрее, чем мысли: миг, и он, не останавливая лошади, выдернул из тула лук, стрелу и, натянув жилу, изготовился бить. Сова… Смотрит – не видит с сухой ветки. Светь для полной уверенности осмотрелся, прислушался. Зверья вблизи нет либо затаилось. Только какой-то непонятный звук прилетел из-за лиственниц и пропал. Здоровко, чей слух был более чутким, запрядал ушами.

      – Что это? – прошептал ратник, наблюдая за конём…

      Тот мягко ступал по мшистой Земле и не показывал никакого беспокойства.

      Снова тот же звук, но более протяжный.

      – Дух великого Сокола, дай мне твои зрение и слух, дай мыслью взлететь над деревьями и оглядеть свой путь.

      Шепча заговор, Светислав прикрыл глаза и – догадался: песня. Но кто может петь здесь, у жилища одинокого мудреца? Не он сам – голос юный. Угадывать однако уже не было надобности: лиственницы как будто расступились, ещё десяток саженей, и перед всадником появился узкий, с редкими кустиками лещины луг. Почти посереди его взгляду открылось совсем неожиданное: на зелёном ото мха плоском камне сидела девушка с полузаплетённой косой, в обычной одежде, перебирала цветы и негромко пела:

      … В тёмном небе ликуют духи,

      Чёрный бог там возвеселился:

      Неразлучные бранятся дружени,

      К лютой сечи идут, яряся…

      Пение её изменялось едва ли не с каждым словом: то звенело, то рвалось жалостью… Конь остановился сам и замер. Светислав много раз слышал печальную повесть о соперничестве грозного Перуна и всесильного покровителя зверья и растенья Велеса, влюбившихся в красавицу дочь Дыя, но никогда эта повесть не принималась его душою так близко и сочувственно, словно всё происходило с ним самим. Вокруг него шелестели листвой осины, и, чудилось, все духи леса придвинулись ближе к краю лужка и внимают песне о своём грозном хозяине; а два-три облачка остановились у верхушки высокого осокоря и готовы нести поведанное девушкой вдаль, по всему миру, передавать своим братьям и сёстрам.

      Однако ещё более, чем пение, поразило Светислава окружение незнакомки: подле неё, на камне, оцепенело сидел умиротворённый сладкими звуками здоровенный ворон, невысокую берёзку поблизости украсила целая стайка жёлто-зелёных лазоревок, а возле камня стоял и заворожено взирал на певунью его Холень.

      «Уж не сама ли она