Мэгги Кэссиди. Джек Керуак

пидже длиной едва ли не с него самого – они схватились за руки, уперлись каблуками в пол, и погнали, и заколотились, показывая нам, как надо джиттербажить.

      Мы, вся банда:

      – Потешные вы парни!

      – Потрясающие маньяки!

      – Ты слыхал, чё он сказал? Шестнадцать блондинок в обмороке!

      – Во так пляски – эх, мне бы так!

      – А теперь подклеим себе девочек и швырнем прям тебе на диван, малявка!

      – Покурим кропалей и станем здоровенными половыми бандитами, малявка! Прикинь?

      Белыш познакомил меня с Мэгги:

      – Сколько я сам не пытался эту цыпочку сделать! – Я увидел ее – стоит в толпе, несчастная, неудовлетворенная, смурная, неприятно чужая. Полунехотя нас свели вместе и сопроводили на танцевальный пятак рука об руку.

      Мэгги Кэссиди – во время оно ее фамилия, должно быть, звучала Casa d’Oro[9] – славная, смуглая, сочная, как персики, – а по ощущениям смутная, как неимоверная печальная мечта.

      – Тебе, наверно, невдомек, что это ирландская девушка делает в Новый год на танцах одна, без спутника, – сказала она мне на танцплощадке; я же, тупица, до этого танцевал только один раз – с Полин Коул, моей школьной возлюбленной. («Как она взревнует!» – мысленно радовался я.)

      Я не знал, что ответить Мэгги, рабски прибил я язык свой к воротам.

      – Ой, да ладно тебе – слушай, Белыш сказал, ты в футбол играешь?

      – Белыш?

      – Нас Белыш ведь познакомил, глупый.

      Мне понравилось, что меня обозвали, – будто она моя младшая сестренка.

      – Тебя на поле часто подбивают? Моего брата Роя – постоянно, я потому футбол просто ненавижу. А тебе, наверно, нравится. У тебя много друзей. Похоже, они славная компания – Ты знаешь Джимми Нунана из Лоуэллской средней?

      Она нервничала – любопытно, трепливо, по-женски; и в то же время вдруг ласкала меня, скажем, в самом начале начал, поправляя на мне галстук; или отбрасывая со лба мои непричесанные волосы; что-нибудь материнское, шустрое, как бы извиняясь. Руки мои сжимались в кулаки, стоило о ней подумать, когда я в ту ночь возвращался домой. Ибо, только созрев, плоть ее круглилась, твердая на ощупь, под блестящим пояском платья; губки дулись мягко, сочно, ало, черные локоны украшали иногда ее снежно-гладкое чело; а с губ срывались розовые ауры, являя все здоровье ее и веселость, семнадцать лет. Она переступала с ноги на ногу с леностью испанской кошки, испанской Кармен; поворачивалась, отбрасывая изобильные волосы быстрыми, понимающими, полными сожаления отблесками; сама драгоценностью вправлялась в зеркало; я же тупо глядел поверх ее головы, чтобы думать о чем-нибудь другом.

      – Девушка есть?

      – В школе – моя девушка Полин Коул, мы с ней встречаемся каждый день под часами после третьего звонка.

      В этой моей новой голове теперь быстрая пробежка Иддиёта до дому – древнее преданье.

      – И ты мне вот так сразу говоришь, что у тебя есть девушка!

      Поначалу

9

Золотой дом (исп.).