Золото Саламандры. Дмитрий Чернов

и хмуро смотрел на незваного гостя. Десятник остолбенел от ужаса и слабо пискнул:

      – Так это ты что ли Грэм?

      Чудище оскалилось и утвердительно покачало головой. Если бы Шаднир разбирался в его мимике, то знал бы, что это всего-навсего саркастическая усмешка, а не кровожадный оскал, как ему показалось. Тем временем, его ноги начали самопроизвольно и незаметно даже для него разворачиваться носками сапог к выходу, тогда как верхняя часть туловища успешно делала вид, что ничего не происходит, оставаясь повёрнутой к зверю. Лицо Великана вновь стало недружелюбным, и из груди донёсся глухой низкий рокот, лишив воина последнего самообладания. Крик Шаднира оглушил зверя, и солдафон, как пробка из бутылки, выскочил из трюма. Позади него раздался громовой рык, из разряда тех, которые впоследствии долго вспоминаются по ночам, особенно в полнолуние.

      Десятник почувствовал, что ещё может спастись, и, разбежавшись, ласточкой перемахнул через борт, надеясь, что чудище не умеет или не захочет плавать. Однако в спешке, да с перепуга он совсем забыл, что у проклятой лодки с обоих боков на перекладинах крепятся по здоровенному поплавку…

      Он попал как раз на один из них, приземлившись животом поперёк оного. От удара содрогнулся весь тримаран, раскачавшись из стороны в сторону.

      Шаднир сперва вякнул, угодив на поплавок, а затем жалобно заскулил, пытаясь схватиться за живот. Но он являлся бывалым воином и знал, что, если за спиной смертельная опасность, то драпать надо, невзирая на боль, а ранки залижешь позже, если спасёшься. Он собрал всё мужество и, превозмогая боль, принялся бессмысленно барахтаться на месте, пытаясь соскочить с поплавка в воду. Однако это ему никак не удавалось, вдобавок со стороны берега донёсся многоголосый хор неудержимого хохота, – зрителей там было предостаточно. Тогда он решил взять себя в руки и, прекратив панику, сделать всё, как нужно.

      Ему удалось встать вначале на четвереньки, а затем и на ноги на этом проклятом, скользком поплавке, на котором, того и гляди, ноги разъезжаются. Вытянувшись во весь рост, он щучкой нырнул в море, для пущего эффекта прыгнув по высокой дуге и почти вертикально войдя в воду. Он позабыл всего лишь о двух незначительных вещах: о том, что на нём надета кольчуга, и о том, что тримаран причален на мелководье…

      Но, видимо, закон Вселенского равновесия между добром и злом оказался в тот день милостив к десятнику Шадниру и спас его шею от перелома, противопоставив двум отрицательным обстоятельствам парочку положительных (или хотя бы условно сошедших за таковые). Во-первых, дно было песчаным; а во-вторых, на воине весьма кстати оказался нахлобучен остроконечный шлем. Благодаря этому, он словно клинок вонзился в дно без особых последствий. Шея, конечно, слегка затрещала, но выдержала, и Шаднир оказался вмурован в песок по уши, торча из него, как морковка из грядки, и барахтая в воде ботвой, то есть ногами. После стыковки с дном, шлем десятника