Вечерник. Владислав Дорофеев

оттиск одухотворенья

      настигает нас в тревожном ясном сне,

      в поисках безумного творенья

      ткань рассудка постигаем мы во тьме.

      Трепет дня почувствуем осенний,

      хлебом пахнет, кожей, солью, молоком,

      выпьем чаю с трогательной ленью,

      и поговорим о чем-нибудь большом,

      мы устали от пустых сомнений.

      Слава Богу! Все кончается постом.

      Листья пали – небо остается,

      у меня теперь простые торжества:

      дождь стучит в окно, а мне сдается —

      ангел просится ко мне на голоса,

      он войдет и тихо назовется,

      и повеет миро с правого виска.

      2001

Прощание

      Т.

      Истекает с облака ночного,

      тени птицами взлетают впереди,

      у тебя в груди теснятся снова —

      страх и вера, и желание уйти.

      Шевелятся в сердце дети срама —

      трудно очень встать под тяжестью любви,

      слезы истекают – будто драму

      кто играет на твоём страстном пути.

      Тело побеждает, отдается,

      кровью истекает смятая душа,

      память и мечта не продается —

      отряхни с себя чужие города.

      Постигаешь вечные начала,

      и уже ты видишь – как в далеком дне:

      грешников на небесах венчают,

      лики праведных сжигают на костре.

      Ветер обретаешь в колыбели,

      в комнате твоей все свечи зажжены,

      хочется порой, чтоб пожалели,

      чтобы были все мы тихо спасены.

      Тонкой кажется основа бытия,

      трогательной, иногда унылой,

      и печаль твоя отчаянно проста,

      и безмолвна под гримасой грима.

      Эти руки холодеют навсегда,

      а слова последние упруги,

      жуткая твоя осенняя тоска

      холодом сжигает всё в округе.

      Спят дети мои тихо, безмятежно,

      твердеет творог белый на столе,

      и нежности в груди моей безбрежной,

      быть может столько же, как во Христе.

      Я припадаю к нимбу золотому

      и благодарно плачу в забытье,

      пойду один я по ночному дому,

      оставив капли крови на копье.

      Я не боюсь молитвенной расправы,

      я сам – как буквы на кресте,

      не избежать миссионерской славы

      тому, кто небо чувствует в себе.

      Стою и плачу перед аналоем,

      едва лампады тлеют в темноте,

      поют монахи – будто перед боем

      трубят горнисты резко на заре.

      Твердеет кровь, когда готовлюсь к смерти,

      летают мысли, словно облака,

      и кажется, по мне вздыхают черти,

      и говорят мне разные слова.

      Я посолю себя, чтоб стать бессмертным,

      жизнь скалывается – как скорлупа,

      глоток и вздох, и сон уже последний,

      пора – зовут святые голоса.

      Я перед вами снова как ребенок,

      я оживаю снова и люблю,

      рождение отмечу я поклоном,

      и слезы благодарности пролью.

      2001

На