В добрый час. Элизабет Вернер

теперь в такую моду, что, вероятно, кажутся господину Беркову слишком мещанскими. Аристократия в таких случаях отправляется в «свои имения», а мы прежде всего хотим быть аристократами, только аристократами.

      – Думаю, что тут более серьезная причина, – сказал директор. – Боятся, вероятно, что молодой хозяин будет вести в Риме или Неаполе такой же образ жизни, какой он вел последние годы в резиденции, а этому давно пора положить конец. Его расточительность перешла все границы: он промотал уже сотни тысяч. Всякий колодец можно исчерпать, а Артур Берков готов был проделать этот опыт со своим отцом.

      Шеффер насмешливо сжал тонкие губы.

      – Отец сам так воспитал его и теперь пожинает то, что посеял. Впрочем, возможно вы и правы, здесь, в глуши, он скорее привыкнет подчиняться молодой жене. Боюсь только, что она отнесется к своей незавидной роли с недостаточным энтузиазмом.

      – Вы думаете, ее принудили выйти за него? – горячо спросил Вильберг.

      – Почему непременно – принудили? В наше время не бывает таких трагедий. Она просто уступила разумным увещеваниям и трезвому взгляду на положение семьи, и я убежден, что этот брак по расчету окажется довольно сносным, как и большинство подобных.

      Белокурый Вильберг, очевидно, имевший страсть ко всему трагическому, грустно покачал головой.

      – Может быть, и нет! А если в сердце молодой женщины проснется любовь, если другой… Боже мой, Гартман! Неужели нельзя было провести эту толпу подальше отсюда? Вы с вашей колонной подняли целое облако пыли, которая летит прямо на нас.

      Молодой рудокоп, к которому относились эти слова, проходя во главе пятидесяти своих товарищей мимо говорившего, бросил презрительный взгляд на его нарядный туалет, а потом посмотрел на песчаную дорогу, по которой, поднимая пыль, топали в грубых башмаках рудокопы.

      – Правей! – скомандовал он, и толпа почти с военной точностью отклонилась в указанном направлении.

      – Какой медведь этот Гартман! – сказал Вильберг, смахивая носовым платком пыль с фрака. – Хоть бы извинился в своей невежливости! «Правей!» – и таким тоном, каким генерал командует войсками. И почему он так много берет на себя? Если бы не вмешался его отец, он непременно запретил бы Марте Эверс прочесть мое стихотворение молодой госпоже, мое стихотворение, которое я…

      – Прочел уже всему свету, – сказал вполголоса главный инженер, обращаясь к директору. – Хоть бы оно было покороче! Впрочем, он прав, со стороны Гартмана наглость не позволять прочитать стихотворение. Вам бы не следовало ставить его здесь с его молодцами: от них ничего хорошего ждать не приходится – это самые упрямые и дерзкие из всех рабочих.

      Директор пожал плечами.

      – Но и самые видные. Остальных я расставил на дороге и в деревне, лучшие же из всех наших рабочих должны стоять у триумфальной арки. Надо же похвастаться при случае своими людьми.

      Молодой рудокоп, о котором шла речь, расставил тем временем своих товарищей около триумфальной арки, став