К жизни. Викентий Вересаев

на улицу.

      Громкий вызывающий крик, полный восторга и муки:

      – Да здравствует!..

      И топот ног. Рев человеческих гиен. И глухие удары.

      Я неподвижно стоял. Мир преобразился в безумии муки и ужаса. Весь он был здесь, где золотой луч тихо вонзался в груду пыльных бочек, где пахла керосином жирная скамейка. Кругом – кровавое, ревущее кольцо, а дальше ничего нет.

      Из полумрака на меня смотрели огромные глаза с бледного, прекрасного, восторженного лица. Охватывал душу безумный восторг от какой-то чудовищной, недоступной уму правды. Я взглянул на Катру.

      Все было сказано без слов.

      – Идем!

      Огромные глаза ее все смотрели на меня. Грудь вздымалась, как будто не могла вместить того, что открылось душе.

      – Да. Идем… Погодите. Прощайте, товарищ!

      В первый раз она сказала это слово «товарищ».

      Руки раскрылись, мы обнялись и крепко поцеловались. В запахе пыли, керосина и кровавого ужаса от свежего лица пахнуло весенним запахом духов.

      Улица была уже пуста. Ее опять откуда-то обстреливали. Валялся у дверей аптекарского магазина пыльный труп в кроваво-черных обрывках студенческой тужурки.

      Мы медленно шли вдоль улицы. Пули жужжали, с визгом рикошетировали от камней.

      – Товарищи! О боже мой… Товарищи!..

      Ерзая руками по мостовой, у тумбы лежал рабочий с простреленною ногой.

      – Товарищи!.. Не бросайте меня!.. О боже мой!.. Жена у меня, четверо ребят…

      Я схватил его под мышки, приволок к ближайшему крыльцу. От соборной площади бежали с дубинками пьяные молодцы из холодных лавок. Катра метнулась к двери. Она была старая, на старом, непрочном замке.

      – Смотрите! Можно выдавить!

      Я ударил плечом, дверь распахнулась. Мы втащили раненого. В конце старенькой галерейки чернела обитая клеенкой дверь.

      Раненый стонал. Перебитая нога моталась.

      – Товарищ, тише! Сберите все силы, молчите! Услышат черносотенцы или из квартиры выйдут. А бог весть, кто там живет.

      – О-о-о… Погодите!.. ну… Ну, вот!

      Он вцепился зубами в полу пальто и замер, дрожа и всхлипывая.

      Но клеенчатая дверь уже раскрывалась. Выглянул седой, полный господин в тужурке отставного полковника.

      – Это что такое?!

      Он вышел и, бледнея, оглядывал нас.

      – Сейчас же уходите! Что вам тут нужно?.. Уходите, уходите! Я не сочувствую революционерам!

      Катра выпрямилась и смотрела на него темными, презирающими глазами.

      – Здесь, полковник, не революционер, а раненый, вы сами видите. Пьяные дикари будут его сейчас добивать.

      – Господа, господа… Это меня не касается… Сейчас же уходите, я не могу.

      Полковник волновался и прислушивался к крикам на улице. Катра в упор смотрела на него.

      – Храбрый вы человек!.. Мы не пойдем. Вытолкайте нас.

      Хороша она была в этот миг! Полковник сконфузился.

      – Но согласитесь, господа… Ну, хорошо!.. Несите его скорее в квартиру!

      Он суетливо запер наружную дверь на крюк. Мы потащили раненого в переднюю.

      Грозно