Морская дева. Леонид Воронов

Стрельцов, не прерывая игры. Когда прозвучала последняя нота пронзительной мелодии великого композитора, казалось, что она еще долго металась под сводом удивительного помещения.

      – Я из зала послушаю, – сказал Рекунов.

      – Нет, давайте репетировать, Марине распеваться нужно, – возразил Миша. – Попробуй без микрофона, Марина, может он здесь и не нужен, я отойду, послушаю.

      Голос Марины звучал великолепно, но озвучить такой большой зал она не могла. Стоя в зале, Миша откорректировал громкость звучания всех инструментов. Ему нравилось ходить с трубой по темному залу, уж трубе-то микрофон не нужен.

      Репетировали с полчаса, обращая внимание на вступления. Никто оркестру не мешал, Марина была в ударе, у всех было хорошее настроение, и продолжать репетицию не было необходимости.

      – Хочу слушать соло трубы, – заявил Кочкин, усаживаясь в третьем ряду.

      Дважды Мишу просить не пришлось, еще никогда его труба так не звучала. Иногда Миша играл для себя в пустых трюмах судов, на которых работал. Там тоже была неплохая акустика, но мелодии получались с «металлическим привкусом», который раздражал. Здесь же каждая нота доставляла удовольствие, и Миша не щадил себя. На сцене остались Маркевич и Рекунов, негромко аккомпанируя трубе. Когда-то у Миши была грампластинка на 78 оборотов, «Аранжировки Рея Коннифа», там был блюз Джорджа Гершвина «Summertime» и пластинка с мелодией «Юлия», которую исполнял трубач Чижик. Миша очень любил эти произведения, и сейчас чувствовал, что сыграл их не хуже известного трубача.

      Играя, Миша присматривался к лицам своих коллег, не кажется ли им его игра бравадой. Нет, они все понимают, и, кажется, получают удовольствие от его игры. И тогда он решился сыграть «Чардаш» Брамса. Сыграть его без запинки ему редко удавалось, иногда он хитрил, и сложные места играл «легато», сейчас же, чувствуя вдохновение, он решил играть эти 64 доли «стаккато» и в нормальном темпе. У Игоря загорелись глаза: для ударника это тоже сложное произведение. Рекунов, боясь не уследить за плавно меняющимся ритмом, замолчал. И Брамс был сыгран безукоризненно. Ботов восторженно произнес:

      – Браво, Миша!

      Юра Кочкин вскочил, с жаром аплодируя, его поддержали и другие.

      А нужно сказать, что Михаилу трудно давались высокие ноты. Он винил в этом свои губы. У трубача губы должны быть в ниточку, – тонкие губы дают возможность легко играть на высоких нотах. У Миши же губы были довольно полные, не такие, как у Луи Армстронга, конечно; и как великому трубачу удалось покорить такой инструмент, для Миши всегда было загадкой.

      Однако сейчас он чувствовал, что ему все под силу. Вспомнив Армстронга, Миша решил сыграть его «Караван», неожиданно для себя сделал модуляцию, и тогда ему пришлось достать невероятную для себя ноту «ми» третьей октавы, но и она прозвучала чисто и звучно. Он играл, наверно больше часа.

      Пришел мичман Василий, и сказал, что минут через пятнадцать появится публика. Музыканты собрались на сцене, задернули занавес и стали ждать.

      Через минуту