Внучка панцирного боярина. Иван Лажечников

пан? – громко спросил воевода помещика в колтуне, опять задремавшего.

      Тот протер себе глаза и отвечал:

      – Я уж вам сказал, что снаряжаю сто повстанцев, одеваю и содержу на свой счет.

      – Прекрасно!

      Офицеры вызвались явиться по первому призыву в отряд Владислава Стабровского, которому, как военные могли быть полезны в организации повстанцев.

      Студенты объявили то же.

      Одобрено.

      – Я жертвую на первый раз пять тысяч… – успел только произнести пузатенький господин.

      – Рублей серебром, – подхватил один из студентов.

      – Злотых, – сердито договорил Суздилович. – Если бы вы не перебили меня, я сказал бы рублей.

      – Вы богаты, пан, – заметил Жвирждовский, – могли бы больше…

      – Обязываюсь вносить ежегодно столько же в кассу жонда, пока продолжится война.

      – Пан надеется на троянскую войну, – заметил студент.

      И все засмеялись.

      Задетый этим смехом за живое, Суздилович самоотверженно объявил, что он обязывается сверх того проливать кровь свою за отчизну в отряде Владислава Стабровского.

      – В некотором роде, – прибавил Пржшедиловский, хорошо знакомый с русской литературой.

      – Я буду работать этим кинжалом в отряде пана Владислава, если он пожертвует его мне, – зыкнул Волк, – и не положу охулки на руку.

      – Вам давно нравится этот кинжал, – сказал Стабровский, – хотя это подарок матери, он не может перейти в лучшие руки, чем в ваши.

      Волк обнял Владислава. Лишь только бросился он к кинжалу и задел этим движением стол, гибкая сталь еще жалобнее прежнего заныла. Вынув мускулистой рукой глубоко засевший клинок, он поцеловал его.

      – А вы, пан Пржшедиловский? – спросил воевода.

      – Безрассудно было бы мне покинуть на произвол судьбы жену и двух малолетних детей; не могу жертвовать и деньгами, потому что я беден и только своими трудами содержу семейство свое.

      – Но вы можете быть полезны, распространяя в обществах и между своими сослуживцами вести, благоприятные для польского дела, подслушивая, что говорят между ними опасного для этого дела, и нас уведомляя.

      – Разве для того пан примет эту обязанность, чтобы вредить нам, – отозвался кто-то.

      – Вот видите, – сказал Пржшедиловский, – и я на низкую роль шпиона не гожусь, а потому здесь лишний и удаляюсь.

      – Лучше искренний враг, чем двусмысленный друг, – проворчал воевода.

      – Ни тот ни другой, – холодно отозвался Пржшедиловский.

      Он успел только проговорить, как вбежал в кабинет Кирилл и доложил своему господину, что к хозяйке приходил квартальный и спрашивал ее, почему у пана такое большое сборище поляков.

      При этом известии у многих вытянулись лица; Суздилович собирался уже утечь в спальню хозяина.

      – Не тревожьтесь, – сказал Владислав спокойным голосом, – я уж научил панну Шустерваген объявить любопытным, что мы провожаем русских офицеров в Петербург. Впрочем, хозяйка умеет ладить со здешними аргусами.

      Все успокоились.

      Пржшедиловский