Первая линия. Рассказы и истории разных лет. Макс Фрай

добродушно ворчал сын Карла и валькирии, прилаживая моторчик к своему пропеллеру.

      Он решил, что надо бы все-таки навестить родителей, и заранее репетировал будущий спор с матерью.

      Зеркало

      Она с отвращением глядит на собственное отражение. Моргает спросонок, щурится близоруко, но и без того все очень хорошо видно. Слишком хорошо.

      «Ужас, – думает она. – Нет, ну действительно ужас же! Мешки под глазами, хуже, чем у мамы. Подбородок – да, я давно подозревала, что он двойной, но он же тройной на самом деле. Жирная стала свинья, тошно-то как! А цвет лица… Нет, это не цвет лица уже, это цвет мочи Химеры – в лучшем случае. Ничего удивительного: когда я в последний раз спала по-человечески? То-то же… А волосы, волосы как свалялись! Это уже не просто космы, это же змеи натуральные. Того гляди зашипят…»

      «Все бы ладно, – думает она, – но юноша этот красивый, совершенно в моем вкусе, он тоже меня видит. Такой, какая есть, а есть – хуже не бывает. Он зачем-то ведь шел сюда, на край света, – специально ко мне, так, что ли? Наслушался историй о моей былой красоте, собрался да и пошел, так часто бывает с юношами. Ну вот, пришел, поглядел. Бедный. А я-то, я-то какая бедная!»

      Лицо юноши, вполне бесстрастное и сосредоточенное, если приглядеться повнимательнее, все же выражает не то страх, не то отвращение. «Скорее второе, – говорит себе она. – С чего бы ему меня бояться? Просто противно, да. Мне бы тоже было противно на его месте… да мне и на своем месте противно. А стыдно, стыдно-то как! В таком виде предстать перед незнакомцем… А он же еще небось видел, как я сплю. На земле, враскоряку, раскинув дряблые ноги… Умереть от стыда можно! И честно говоря, нужно. Что мне еще теперь остается?»

      И она умирает от стыда. Сказано – сделано.

      Персей так толком и не понял, почему зеркальный щит произвел на Медузу столь сокрушительное впечатление. Но на войне важен результат, а понимание – дело десятое. Так он тогда, по молодости, думал.

      «Красивая какая, – с сожалением вздыхал Персей, отделяя все еще полезную голову Медузы от ненужного больше туловища. – Жалко ее».

      Мед

      Мучительно хотелось меду. Так нужен был ему мед – хоть плачь.

      Но он не плакал. Он летел, все выше и выше, стремительно приближался к древесной кроне, почти бесконечно далекой от земли. Бормотал под нос: «Я тучка, тучка, тучка, а вовсе не медведь…»

      Он, конечно, не был тучей, да и медведем, строго говоря, не был. Но полет должен сопровождаться песней, хоть какой-нибудь, так ему тогда казалось. Вот и напевал свою кричалку-сопелку за неимением лучшего. Получалось не слишком складно – ну да с чего бы ему вдруг заговорить складно? Меда-то как не было, так и нет.

      Он поднимался все выше и выше. В какой-то момент ему показалось, что предприятие на сей раз вполне может увенчаться успехом, но нет. Опять ничего не вышло. Его заметили, узнали, ему дали отпор, как всегда.

      Как всегда.

      …Падение было не столько болезненным,