Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера. Дмитрий Бавильский

Отпускная свобода похожа на бесконечность именно в эти, самые первые часы пребывания на новом месте.

      16

      Вероятно, именно такое состояние имеют в виду, говоря про «оказаться на ночь запертым в кондитерской»: катастрофический обвал возможностей на достаточно небольшом отрезке времени, приводящий к неумеренному, похотливому потреблению.

      17

      Только во сне можно повторить этот мой венецианский первопуток, похожий на сон с открытыми глазами. Из того, что случилось до садов Жиардини, помню:

      – пустую площадь с поступательно развивающимся вверх белым церковным фасадом;

      – улицу, тянущуюся вдоль узкого, бесконечно одинокого канала, заставляющего понимать внутреннюю логику городского синтаксиса с его тупиками и обводными прогулками до ближайшего мостка;

      – бесплатный биеннальный павильон Тайваня или Таиланда, открытый в здании тюрьмы по соседству с Мостом вздохов. Первый биеннальный павильон из рассыпанных в бесконечном количестве по городу;

      – памятная доска, посвященная Вивальди, на одной из церквей, куда заглянул из любопытства минут на пять, чтобы увидеть своего первого потолочного Тьеполо;

      – порножурнал в витрине киоска на набережной возле виа Гарибальди;

      – стихотворение Мандельштама, точнее, одна его непреходящая, цеплючая строка, требующая отдельного расследования: «И Тинторетто пестрому дивлюсь, – за тысячу крикливых попугаев…»

      Ну да, это из горячо любезного «Еще мне далеко до патриарха», в предпоследней строфе, посвященной искусству, где Рембрандт соседствует с Тицианом:

      Вхожу в вертепы чудные музеев,

      Где пучатся кащеевы Рембрандты,

      Достигнув блеска кордованской кожи,

      Дивлюсь рогатым митрам Тициана,

      И Тинторетто пестрому дивлюсь, —

      За тысячу крикливых попугаев;

      – памятник венецианским партизанам: фигура убитой женщины лежит прямо в воде, и волны бьются о ее каменный подол;

      – каменная ладонь, торчащая из земли прямо посредине центральной Riva degli Schiavoni. Странная скульптура, поразившая воображение, хотя, как теперь понимаю, скорее всего, это был очередной… Бурганов?

      – кессонный потолок в какой-то наугад испробованной церкви. Ровное покрытие его расчерчено на аккуратные квадратики.

      Вновь попав в Венецию двадцать лет спустя, я пытался найти этот потолок, отпечатавшийся на сетчатке своей регулярностью, но не смог. Хотя он остался в памяти как одно из самых сильных воспоминаний, самых таинственных и загадочных.

      18

      Вслед за Бродским можно сказать: «Таким был мой первый приезд сюда. Ни дурным, ни благим предзнаменованием он не оказался. Если та ночь что и напророчила, то лишь то, что обладателем этого города мне никогда не стать, но таких надежд я и не питал…»

      Хотя поиски кессонного потолка можно и продолжить. Тем более что с ним у меня связана одна литературная идея.

      19

      Идея