Чистый четверг. Тамара Ломбина

приросли к отскобленным добела половицам. Подошел он поближе к иконостасу:

      – Никак Лушкина работа?

      Во всех ликах святых он угадывал свое обличье, то в молодости, то в пору возмужания. Даже братья Борис и Глеб, великие мученики, – это он, опять-таки он, после тюрьмы. Но не это было самым странным ли, страшным ли, а скорее – именно чудным. Он увидел свою жизнь, ту, что прожил в своей душе тайно. Вгляделся в лицо Богородицы-Лушки и младенца на руках ее, Лушкой и им, Савелом, желанного, но так и не пущенного в свет младенца, и горячо стало щекам Савела. Он провел заскорузлой ладонью по бороде, уж не плачу ли я, огарок никчемный? И опять откуда-то сверху голос бабки Маланьи со своим: