А вот ещё случай был… Занимательные истории. Александр Филиппов

хмыкнул удовлетворённо. О деньгах пару-тройку ближайших месяцев можно не думать… А может, рвануть из этой блат-хаты прямо сейчас? Жадность, как известно, фрайера губит…

      «Ладно, не дёргайся, – окоротил он себя. – Пользуйся, пока жизнь кучерявая катит…».

      Сунул пачки денег во внутренний карман пиджака – самое ненадёжное, кстати, место, любой начинающий щипач оттуда их мигом вытянет, но если ты сам вор-карманник, то беспокоится не о чем. Ворон ворону глаз, как известно, не выклюет…

      Клифт принялся разоблачаться дальше. Нужно принять ванную, побриться, морду одеколоном намазать, – что б, так сказать, соответствовать. Не мешало бы и бельишко нижнее поменять – хотя бы носки дырявые. В подобных гостиницах, если в шкафах порыться, наверняка чистенькие да новенькие трусы-майки припрятаны. Если уж понтоваться, то до конца!

      Он прошёл в ванную комнату, посоображав минуту, разобрался в кранах и набуровил полную ванну, в какой не то что лежать в позе скифского покойника с согнутыми ногами, а даже побултыхаться можно, добавил из стоящих здесь же на полочках тюбиков и баночек шампуни, солей ароматических. Пена – шапкой, аромат – как в парикмахерской. Скинул трусы, и плюхнулся, от удовольствия заурчав. Эх, всегда бы так жить!

      Помывшись, вытерся огромным, как простыня, банным полотенцем, набросил на плечи приготовленный здесь же махровый халат, и пошлёпал босиком в гостиную.

      В этот момент в дверь постучали – тихо, деликатно.

      – Войдите! – опускаясь в податливое кресло гундосо-барственным голосом, как представлялось ему, должны разговаривать большие начальники, разрешил Клифт.

      В комнату, толкая перед собой никелированный столик на бесшумных колёсиках, тесно уставленный тарелочками с закусками, бутылками и вазой с фруктами, вошла горничная.

      Была она молодая, смазливенькая, а блуждающая на полноватых чувственных губах шкодливая улыбка вселяла надежду, что она не только перекус может предложить. А эта молочно-белая, налитая, едва ли не до сосков обнажившаяся из-под передничка грудь…

      Господи, ну можно ли посылать такие испытания мужику, полжизни, на безбабье, провёдшему в зоне?!

      Клифт громко сглотнул, едва не поперхнувшись слюной, оторвался от созерцания женской груди. И возведя ханжески взгляд к потолку, выдавил из себя приторно-сладко, кастратно даже, иначе не назовёшь:

      – Ах, оставьте, дорогуша. Я сам разберусь…

      Но как только горничная, или чёрт знает, как она здесь называется, вышла, виляя бёдрами, прикрыв за собой двустворчатую, с узорами золочёными, дверь, цапнул прямо руками с тарелки кусок чего-то мясного, пряно-сладкого, жамкнул, слегка прикусив язык – блин, вку-у-снотища-а!

      Торопливо, плеснув мимо фужера, налил красного вина, выпил, поперхнувшись большими глотками: ульк-ульк-ульк… Дребедень, кислятина. А что, интересно, водки здесь совсем