Полное затмение. Виктор Пронин

к нам протоптали, теперь будете здесь чаще.

      – Что вы имеете в виду?

      – Да ладно! – махнул рукой Пафнутьев. – Что там у вас? Выкладывайте. Уж и пошутить нельзя, в самом деле! Какие-то вы все немного испуганные.

      – Кто все?

      – Посетители.

      – А... Значит, так. – Сергей Семенович или Семен Сергеевич вздохнул, посмотрел на Пафнутьева. – Значит, так, Павел Николаевич... Наших ребят три дня назад расстреляли в джипе. Слышали?

      – Так это ваших ребят, значит... И что же?

      – С нами поступили плохо. Мы этого не заслужили. Работали не совсем законно, но без крови. Вели себя пристойно.

      – Я, конечно, понимаю условность такого определения.

      – И я его понимаю. Вам, Павел Николаевич, мы работы не давали. Согласны?

      – Руки не доходили! – рассмеялся Пафнутьев.

      – Мы не возникали, Павел Николаевич, – настойчиво повторил гость. – И не намерены были делать это в будущем.

      – А теперь? Какие ваши намерения теперь?

      – У нас нет выбора.

      – Хотите начать отстрел?

      – А что остается?

      Пафнутьев некоторое время молча рассматривал необычного гостя. Упитанный, гладко выбритый, грамотно, коротко постриженный, одет тоже неплохо – светлый костюм, белая рубашка, галстук песочного цвета и, естественно, рукоятка пистолета под мышкой. Отличительные признаки... Шрам над правой бровью... Наколка в виде кольца на правом безымянном пальце – этих подробностей Пафнутьев просто не мог не заметить. Зачем он пришел? Сообщить о том, что начинает отстрел конкурентов? Но зачем об этом знать ему, начальнику следственного отдела? Просят поддержки? Но ведь мы не можем отстреливать бандитов, мы обязаны их брать живьем...

      – Вы хотите объединиться со мной в борьбе с этими беспредельщиками?

      – После того, как нам нанесли столь чувствительный удар, мы можем и не задумываться о средствах, – ответил гость. – Согласны?

      Пафнутьев промолчал.

      Гость явно увиливал. Он не сказал ничего определенного, отвечает вопросами, уходит от прямого разговора. Или же он попросту боится сказать что-то определенное, или же никак не может решиться произнести, ради чего пришел.

      – Прекрасная погода, не правда ли? – сказал Пафнутьев, глядя в окно. – С утра прошел дождь, теперь вот солнышко выглянуло... Вы не намокли, пока добирались сюда?

      – Нет, мы на машине.

      – Хорошая машина?

      – Джип.

      – О! – восхитился Пафнутьев. – У вас, оказывается, не один джип? А то, когда вы сказали, что ваш джип расстреляли, я сразу как-то опечалился, посочувствовал... Как же, думаю, ребята будут теперь по городу перемещаться... Представляете? А теперь, когда вы сказали, что есть еще один джип, я сразу успокоился и про себя подумал, что теперь-то вы уж точно не пропадете. Какой национальности оставшийся джип?

      – Японской, – ответил гость в некотором замешательстве. Он не понял ни слова из сказанного Пафнутьевым о погоде, о переживаниях и мучительно пытался сообразить, что стоит за всем этим словесным потоком.

      – Японец? – восхитился Пафнутьев. – Это просто