Брынский лес. Михаил Загоскин

назойливая баба! – вскричал поддьяк. – Ты у ней хоть кол на голове теши, а она все свое!.. Уж коли в Земском приказе по обыску окажется, что ты и сама пьяна, так не смей перечить, дура этакая!.. Без вины виновата!

      – Слышу, батюшка, слышу!

      – То-то слышу!.. Смотри, попадешься в другой раз… да и теперь… кланяйся вот этому молодцу. Кабы не он упросил…

      – Ах, Господи! – вскричала старуха. – Да это никак… Ну, так и есть!.. Ах ты, мой ясный сокол!

      – Да, бабушка, это я. Поди-ка сюда на минутку. – Левшин отвел ее к стороне и сказал: – Ну что, Архиповна, чай, твои жильцы, соседи-то мои, больно перепугались?

      – Ах, батюшка! Каких страстей я-то натерпелась!.. Думаю, убьют у меня в дому человека.

      – А мои соседи что?

      – Ведь я тебя все у окна дожидалась. Хотела сказать, что на дворе-то засада; кликала тебя, да ты, как шальной, так на двор и пробежал.

      – Не о том речь, Архиповна. Ты мне скажи, что мои соседи?..

      – Да что, батюшка, видно, больно переполошились: лишь только тебя со двора свели, так жилец-то мигом собрался…

      – Собрался!.. Куда?

      – А кто его знает! В дорогу, батюшка.

      Левшин побледнел.

      – В дорогу! – повторил он. – Кто?.. Вот тот постоялец?

      – Ну да! У которого дочка-то жила рядом с тобой, в светелке. Батюшки, как заторопились!.. Запрягли две тройки, расплатились со мной, да и поминай как звали!

      – Так они уехали?

      – Уехали, батюшка.

      – Послушай, Архиповна: ты верно знаешь, кто такой этот проезжий?

      – Нет, родимый, видит Бог, не знаю!

      – Да разве ты не могла спросить у работницы?

      – Пыталась, да, видно, заказано: не говорит, да и только… На что, дескать, тебе, Архиповна, знать, кто твои жильцы? Платили бы они только исправно за постой.

      – И ты не знаешь также, куда они поехали?

      – Не ведаю, батюшка!.. Ну, прощенья просим, мой отец!.. Ох, скорей бы отсюда убраться!.. Спасибо тебе, что ты меня, старуху, из беды выручил!.. Недаром, батюшка, говорится: «Язык мой, враг мой!» Эка я дура, подумаешь, пришла управы просить!.. Ну, дай Бог тебе доброго здоровья!.. Счастливо оставаться!

      Вслед за старухою и ее работником вышли все из покоя, и Левшин остался по-прежнему один с поддьяком, который принялся рассматривать с большим вниманием перстень. Он снял его с пальца, положил на ладонь, привесился и сказал вполголоса:

      – Что за прах такой!.. Легок, больно легок!.. А кажись не дутый!.. Ну, молодец, поддел ты меня!.. Ведь перстень-то не золотой!..

      – Мне, однако ж, давали за него пятнадцать рублей, – отвечал Левшин.

      – Пятнадцать!.. Что больно много! Кабы мне дали за него пять, так я бы в ножки поклонился!.. Ну, да делать нечего: что с воза упало, то пропало!.. А только если он медный, так это, любезный, на твоей совести останется, ведь мы не жиды: нам грешно друг друга обманывать.

      – Да кто тебя обманывает? – прервал с нетерпением Левшин. – Вольно ж тебе не верить!

      – Ну, ну, не гневись! – молвил поддьяк, принимаясь опять за письмо. – И то сказать: даровому коню в зубы не смотрят.

      Левшин сел на скамью и предался