Рассвет. Стефани Майер

там, в балетном классе… – Эдвард вздрогнул, вспомнив, как я оказалась на волосок от смерти в лапах вампира-ищейки. – И когда ты произнес «да» и я осознала, что теперь никогда тебя не потеряю. Это мои самые счастливые воспоминания. Однако сегодняшняя ночь сделала меня еще счастливее. Вот и не отрицай очевидное.

      Эдвард нежно коснулся моей щеки.

      – Я причиняю страдания. Но я не хочу, чтобы ты страдала.

      – Тогда сам не страдай. Ведь все остальное просто чудесно.

      Он прищурился, потом с глубоким вздохом кивнул.

      – Ты права. Что сделано, то сделано, тут ничего не изменишь. Нельзя, чтобы по моей милости ты тоже расстраивалась. Что угодно сделаю, чтобы исправить тебе настроение.

      Я посмотрела на него подозрительно, а он ответил безмятежной улыбкой.

      – Что угодно?

      В животе раздалось урчание.

      – Ты же у меня голодная! – Он вскочил с кровати, взметнув облако пуха.

      Тут я вспомнила.

      – Чем провинились подушки Эсми? – Я села в постели и потрясла головой, добавляя к снегопаду свою лепту.

      Эдвард, успевший натянуть легкие полотняные брюки, застыл в дверях, ероша волосы, из которых тоже вылетела пара перьев.

      – Провинились… Как будто я нарочно, – пробормотал он. – Скажи спасибо, что я не тебя растерзал, а подушки.

      Он со свистом втянул в себя воздух и помотал головой, отгоняя злые мысли. Его губы расплылись в улыбке, но я догадывалась, какого труда она ему стоила.

      Когда я соскользнула с высокой кровати, синяки и ушибы заныли более ощутимо.

      Эдвард ахнул. Он стоял, отвернувшись, сжимая побелевшие в костяшках кулаки.

      – Что, все настолько страшно? – как можно более беззаботно спросила я.

      Эдвард справился с дыханием, но пока не поворачивался, пряча от меня лицо. Я отправилась в ванную оценивать масштабы бедствия.

      Зеркало за дверью отразило меня в полный рост.

      Бывало, прямо скажем, и похуже. Легкая синева на скуле, распухшие губы – в остальном лицо в порядке. Тело покрыто лиловато-сиреневыми узорами. Самые трудно скрываемые – на руках и плечах. Ну и подумаешь! Я всю жизнь в синяках хожу, пока очередной успеет проступить, уже забываешь, откуда он взялся. Эти, правда, еще свежие – завтра зрелище будет пострашнее…

      Я перевела взгляд на волосы – и застонала.

      – Белла? – Эдвард вырос рядом со мной.

      – Мне эти перья за всю жизнь не вычесать! – Я горестно ткнула в похожую на куриное гнездо прическу и принялась выбирать пушинки по одной.

      – И кроме перьев ее ничего не волнует… – пробормотал Эдвард, но пух вытаскивать помог, причем у него дело двигалась в два раза быстрее.

      – Неужели тебе не смешно? Я же вылитое пугало огородное!

      Он не ответил, только еще проворнее заработал пальцами. Собственно, что спрашивать? И так понятно, в таком настроении ему не до смеха.

      – Ничего не выйдет, – вздохнула я. – Все присохло намертво. Попробую смыть под душем. – Повернувшись, я обняла его