Мои дневники. Никита Михалков

совсем поздно доехали до Милькова. Фонари, транспаранты – праздник. Устроились в интернате. Все в одной комнате. Дописываю строчку и иду пить чай.

      Да! без стекла ехать было холодно – надел торбаза. Просто печки на ногах.

7. XI.72

      Походил по интернату. Тут остались только те дети, которых родители не взяли на праздник домой. Маленькие, грязные, смешные дети бродят по интернату – большому и пустому…

      Детей осталось мало, да покормить-то их нужно. Бабка-повариха им чего-то наварила, но работать ей, конечно, неохота – праздник. Сидят за столом с ложками, галдят, жуют, хохочут. Большинство косоглазенькие – коряки и метисы-камчадалы.

      Выехали. Дорога жуткая. Лед. Голый лед. Наш закомплексованный водитель гнал, как всегда. Сердце замирало. В результате нас понесло. Кинуло туда, сюда…

      Так вот, приехали в райком. Первый секретарь – женщина. Раиса Андреевна. Лицо порочно, склеротические жилки по щекам, курит «Беломор», видимо, пьет, но глаза хищные (должна любить мальчиков).

      Нас пригласили на сцену, и началось это деревянно-картонное шествие. Выступления, лозунги… Потом девочки-школьницы долго высказывались о любимой партии, а лет им было всего-то по 9–10! Это было довольно странно, противоестественно и просто дурно.

      Так трудящиеся демонстрировали свою солидарность и любовь к правительствам – своим, соседним и центральным.

      Дальше – отправил телеграммы командиру, ребятам и другие более или менее «нужные» поздравления. Пришли обратно в интернат. И там опять по лестницам бегали немытые дети родителей, которым их не отдают. А как отдашь, если их папки да мамки – пьяницы-бичи?

      Обедали. Потом ушел читать Достоевского, и как-то опять меня он придавил слегка. Дурной ходил после этого чтения…

      Да, забыл про Косыгина смешную историю записать. Когда мы уже уезжали из Начиков, он с вечера еще не протрезвел и очки потерял. Нам ехать нужно, а у него очков нет! Так он и ушел из корпуса без них… А потом сзади раздается разбойничий свист. Стоит баба на дорожке и в два пальца свистит.

      – Вовка! – кричит она. – Оптику забыл! – и, хохоча и скрипя валенками, бежит к нему с его очками в руках. Видно, он у нее и ночевал. Хулиган.

8. XI.72

      Утро началось тоскливо. Работал. Потом сидели в штатуправлении. Потом поехали делать шашлык. Все это уже довольно грустно.

      Пристреливал карабин и, если честно, стрелял плохо. Давило, что вечером нужно будет опять выступать.

      Приехали назад. Погладился… Выступали. Как ни странно, выступление прошло хорошо. Потом поехали в гости к Алле, завучу интерната. Косыгин там разошелся и рассказывал удивительные истории про свой народ. Истории пронзительные и трагичные. Во всех них звенит такой плач по народу своему, который и так дик, но жизнь его естественна, когда же к этой его жизни прикасается картонная рука государства, начинается трагедия… Смешной трогательный народ, которому хотят привить социалистическое идолопоклонство.

      Умершего знатного табунщика, Героя Соц. Труда, похоронить решили по народному