Дойти и рассказать. Сергей Владимирович Анисимов

запросился из желудка наружу, но усилия воли в сочетании с глубоким дыханием открытым ртом хватило, чтобы удержать его на рабочем месте.

      – Как? – с любопытством поинтересовался Усам, улыбающийся со стаканом в руке, как будто увидел что-то по-настоящему радостное.

      Николай мог только молча помотать головой, потому что боялся, что вместе со словом из него выскочит и что-то лишнее.

      – Хороший коньяк! Я же говорил! Бренди!

      Он отвернулся, и продолжил рассказывать заинтересованным, о том, как делают коньяк, какие для этого нужны особенные бочки и, главное, такой виноград, который больше нигде не растёт. Через пол часа автобус свернул с неплохой двухрядной дороги пятигорского направления на однорядную, с синим указателем «Прохладный».

      – Вот сейчас Новопавловская тут же будет, – рассказывал Усам тем, кто его слушал, – Потом Солдатская, потом Прохладный, потом такой изгиб, и Доксукино.

      – Как-как? – засмеялся один из бойцов, молодой стоматолог, вообще-то смеющийся по любому поводу.

      – Доксукино!

      На этот раз засмеялись почти все.

      – А что такое? – Усам даже не обиделся. – Хороший посёлок, я там сахар покупал. Большой, домов много, даже поезд ходит из Нальчика. Но нам туда далеко, мы люди деревенские. У нас очень просто всё, а вот Нальчик, или Орджоникидзе, скажем, это го-о-род…

      Слово послужило сигналом, и в середине автобуса начали с увлечением исполнять песню об одном мальчике, «который ездил побираться в город Нальчик». После неё плавно перешли вообще к географическим песням, включая песни «про город Светогорск» и село Глинки, куда «Первый Мед» исторически ездил в колхоз, «на морковку». Впрочем, для всех, кроме самого Николая, это уже было просто абстрактной легендой.

      Петь в отрядах любили и умели. Не петь было чем-то странным, как в своё время было странным, например, не уметь кататься на коньках. Многие сочиняли песни, обычно «на злобу дня» – про злого прораба, про ленивого коменданта и тому подобное. Такие песни жили недели три от силы. Изредка же в среде дилетантов рождались бессмертные шедевры, выплёскивающиеся иногда на страну с телеэкранов КВНовских состязаний или со сцен Грушинских фестивалей. Дорога тянулась и тянулась, и ребята пели всё подряд, заставляя Усама всхлипывать в восторге от особенно залихватских припевок. Постепенно все утомились, и песни стали потише и попротяжнее. Когда ребята дошли до киплинговского цикла^[2], Николай уже уснул.

      Проснулся он от того, что ужасно затекли плечи, изогнутые так, чтобы из пары ладоней создать под щекой какое-то подобие подушки. Спина ныла, и ныли согнутые в течение последних часов в коленях ноги. Автобус мерно подвывал мотором, чуть рыская при каждом нарастании звука. За окном было уже темно, и в полумраке было чуть заметно, как ветер колыхал занавески из прикрытых форточек. Вот мотор взвыл особенно густо, с позвякиванием, и шофёр, вполголоса выругавшись, переключил передачу. Автобус, перейдя на басовые ноты, с урчанием тащил себя куда-то в гору, раскачиваясь и фыркая каждые несколько секунд.

      Стараясь