Музей боевых искусств. Александр Чернов

и отвернулся.

      Конечно, малоприятное занятие для начальника с опером по поводу подчиненного, замешанного в истории с ограблением Музея искусств, беседу вести. Так что я к завучу не в претензии.

      – Садись, Гладышев, – не глядя в мою сторону, произнес Джованни.

      Прикрывая дверь, я почему-то подумал: «Интересно, если я с силой захлопну дверь, большие уши майора от толчка воздуха хлопнут на ветру?» Черт возьми, у меня проблем выше крыши, а в голову дурацкие мысли лезут. Но я на всякий случай дверь прикрыл осторожно, затем прошел к столу и сел.

      – Твоя личность установлена, вон Иван Сергеевич помог, – кивнул в сторону Колесникова майор. – Соседка твоя вроде алиби тоже подтверждает, но я тебе не верю, а потому сделаю все, чтобы доказать твою причастность к преступлению. На, распишись, здесь и здесь. Это подписка о невыезде, – Самохвалов пододвинул мне лист бумаги и нахально подмигнул: – Гуляй пока.

      Я победно-снисходительно улыбнулся, подмахнул бумагу и изрек с тоном дружеского совета:

      – Вот что, майор, ты на меня драгоценное рабочее время не трать, а ищи-ка лучше настоящих преступников. Они оба за Новокузнецкой забор, огораживающий мусорку, перепрыгнули.

      Майор смирился с тем, что я его на «ты» называл, а вот с тем, что учить его вздумал, смириться никак не мог.

      – Ты мне не указывай, что делать, – буркнул он. – Оставь адрес той девицы, что у тебя сегодня ночевала, и проваливай!

      «Раз про Дашкин адрес спрашивает, значит, в моей квартире ее не застали, – подумал я. – Не беда, все, что нужно, Дашка подтвердит, лишь бы она надолго не пропала, а то где ее искать, понятия не имею».

      – Я узнаю адрес девушки и сразу же тебе сообщу, – пообещал я, поднимаясь. – И последний вопрос, товарищ майор, можно?

      – Ну? – исподлобья глянул на меня Самохвалов.

      – Сколько стоят похищенные картины?

      – А ты что? – ехидно осклабился Джованни. – Прицениваешься, чтобы ворованное барыгам спихнуть?

      Конечно же, майор давно понял, что я к ограблению Музея искусств никакого отношения не имею, а злился он из-за того, что ему не удалось спихнуть на меня дело.

      – Обижаешь, гражданин начальник, – произнес я укоризненно, решив, что пришла пора обидеться. – Я честный парень, а если не хочешь говорить, то и не надо. – Я обернулся к Колесникову. – Пошли, дядя Ваня!

      Кряхтя, завуч стал подниматься.

      – Десять миллионов картины стоят, – неожиданно произнес Самохвалов. – В баксах, разумеется.

      Моя нога, поднявшаяся было для того, чтобы сделать шаг к двери, застыла в воздухе, а широкий зад поднимавшегося Колесникова завис над стулом.

      – Сколько-сколько? – спросил я так, словно майор сморозил глупость.

      – И это по самым скромным подсчетам, – мрачно сказал рыжий опер.

      Колесников вышел из столбняка раньше, чем я. Он разогнулся и со свойственными пожилым людям нравоучительными нотками в голосе изрек:

      – А народное добро лучше охранять нужно! Наняли, понимаешь, дураков-охранников, провести