Мёртвая вода. Инна Тронина

ори – некогда. Быстро идём, ищем Октябрину Михайловну, а потом решаем, что делать…

      Роман с Андреем договорились – Оксане об отступлении ничего не говорить, иначе выцарапает глаза. Лучше воздействовать на неё через мать – единственного человека, которого Оксана Бабенко безропотно слушалась. С Октябриной будет проще – ей не до высоких материй. В квартире на Звенигородском шоссе мать и старшую сестру ждали ещё трое ребят. И сердце Октябрины, естественно, рвалось к своим кровинкам через все кордоны. Если она захочет уйти отсюда, уведёт и дочку.

      – Откуда про прорыв знаешь? – словно между прочим, спросил Озирский.

      – Мы с мамой в Палате национальностей сидели, а потом нас попросили помочь. Ребята какие-то, в форме, незнакомые…

      Оксана так и не выпускала их рукавов. Болотные, влажные, манящие глаза её вдруг начали дёргаться, выпячиваться, закатываться под лоб.

      – Ой, что я видела! Честное слово, не вру…

      – Что ты видела?

      Озирский инстинктивно пригибался при каждом разрыве, сотрясающем стены Дома. Оксану била дрожь. Она пыталась вытереть свои пальцы когда-то влажной, а теперь просто грязной салфеткой.

      – В мужском туалете трупы лежат. Там крови – по щиколотку! Все цивильные, в гражданском. Вроде, говорили, что там были раненые. Наверное, всех взяли и добили уже. Им пленные не нужны – сами говорили…

      – А как ты в мужской туалет попала? – усмехнулся Андрей, чтобы снять напряжение. – Ай, нехорошо!

      – Меня позвали помочь, я и пошла. Там валятюся руки и ноги за перегородками. Говорят, взрывами оторвало… – Оксана заплакала, прижимаясь к Озирскому. – Их класть уже некуда. А машины не выпускают, обстреливают. На первом этаже большой медпункт был. Я там сестричкам помогала капельницы ставить. И на третьем этаже – тоже…

      – Все, все спускайтесь в подвал! – закричал в мегафон удалой казачок, одним своим видом вызывающий приступ истерического хохота.

      Андрей не знал, как его звать. Помнил только, что вчера казачок усердно молился в парламентской часовне. А рядом стояли Оксана с Октябриной Михайловной и тоже просили Бога о помощи – своей семье и всем осаждённым в Доме.

      – По верхним этажам бьют кумулятивными! Все тикайте, слышите? Из наших только пятеро осталось, мы – уральские. Полторы сотни было, а осталось пять всего…

      Андрей не стал уточнять, убили остальных, и они просто разбежались – от греха подальше. Куда больше его потрясло сообщение о кумулятивных снарядах.

      – Бронебойными, что ли? Точно? – Озирский не верил своим ушам.

      – Ну! Мне сейчас сказали. Раненого оттуда принесли. А нам стрелять нельзя – можем в толпу у танков попасть. Так и помираем – задарма. Оксана! – Казачок, оказывается, отлично знал младшую Бабенко. – Мать твоя в столовой, на двенадцатом этаже. Я звал вниз – не идёт. Говорит, что ребят надо покормить. Я ей толкую что страшные снаряды рвутся, а она не верит. Говорит, раз до полудня дожила, значит, счастливая. Ты ищешь её?

      – Павлик, спасибо! – заулыбалась