Медный ангел. Кэтрин Полански

вы знаете, что я ее отпустил?

      – Вы просили некую Марго не уезжать. В бреду. – Пояснила Камилла.

      Интересно, чего он еще наговорил? Но хозяйка замка смотрела бесхитростно.

      – Я думаю, что отпустить ее было злом с моей стороны. Но она просила не останавливать, и я… послушался женщину. – Будь он проклят, если еще раз так поступит. Впрочем, вряд ли подобный случай представится.

      – Вспомните свои любимые цитаты, которые вам так нравится бормотать в бреду. «Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона». Неужели вы полагаете, что действительно своей любовью причинили ей зло?

      – Тот, кто увез ее, мог обидеть… ее душу.

      – Ее душа вам не принадлежала. Она отправилась своей дорогой, а вы помогли ей в пути. На все воля Господа, шевалье, почему же вы противитесь? Ведь сами знаете, что испытания нужно преодолевать с честью.

      Теодор закрыл глаза.

      – Из вас получился бы недурной апостол, сударыня.

      – Смотря за кем бы пришлось идти.

      Засмотревшись на пляску цветных пятен под веками, Виллеру пытался понять, так ли права Камилла – и так ли неправ он сам. Он привык настолько лично относиться ко всему в своей жизни – к любви, к просьбам, к службе, привык брать всю ответственность на себя, не оставляя ни капли другим, что в конце концов оказался у разбитого корыта. Осталась честь, старая шпага, осталось еще три пальца на правой руке и все пять – на левой, а больше нет ничего. Может быть, Камилла права, и пора отпустить Марго на небо окончательно. Пусть отдыхает в раю, а бесполезное чувство вины можно закрыть в дальней комнате памяти и не извлекать на свет.

      – Госпожа де Ларди, вы…

      Виллеру повернулся к хозяйке замка и обнаружил, что ее нет.

      Привычка взяла свое: проверив, на месте ли кинжал (шпаги, увы, «больному» так и не полагалось, а вот кинжал ему Камилла вчера все-таки отдала), Теодор встал и бесшумно двинулся в ту сторону, куда, как ему показалось, ушла хозяйка замка. Мало ли, что с ней может случиться… Её серое платье мелькнуло впереди, Теодор ускорил шаг и вышел на одну из лужаек.

      Камилла стояла у подножия установленной здесь скульптуры. На голове мраморного Давида еще лежала снежная шапка. Госпожа де Ларди молча созерцала белого юношу с фиговым листочком. Теодор остановился неподалеку, боясь помешать.

      – Память иногда творит с нами странные вещи, да, шевалье?

      Он вздрогнул. Итак, о чем же был их недавний разговор, – о нем одном или о ней тоже?

      – Почему вы это сказали?

      – Опять вы отвечаете вопросом на вопрос. Я покладистее вас, и потому скажу. Сегодня я увидела в ваших глазах эту вселенскую тоску и подумала, что вы видите в моих собственных глазах. Какую-то циничную старуху, да? – Она, наконец, повернулась и посмотрела на Теодора. – Цинизм – великое изобретение человечества, но нельзя вечно быть циником с самим собой. Вы согласны?

      – Сударыня, вы стоите по колено в снегу, вы замерзнете.

      – А вот наш общий друг Анри совсем другой, – продолжала