Смерть в редакции. Тамара Ветрова

условиям этого пакта, Городская библиотека обязуется и впредь исправно подписываться на областной журнал, ну а редакция, в свою очередь, отказывается от материалов «непатриотического» содержания. Тех, что порочат уважаемых людей. И вообще – всё самое дорогое… В частности – от моих материалов.

      Узнав окольными путями об этой сделке, я немного удивилась. Собственно, мои сограждане как раз не предстали в новом свете – но вот сотрудники редакции… Ну, завхоз – но ведь пишущий человек! Конечно, плохо пишущий, два раза перепутал «межу» с «промежностью»… И все равно! Да и вообще – может ли быть, что редакционные дела переданы в руки завхоза?!

Редакционные дела…

      Печально, но сейчас мне придется описывать этот малознакомый предмет. Увы! Дело в том, что жизнь редакции я представляю слабо и в основном по чудному фильму «Голубые горы»; к этому можно прибавить и кое-какой личный опыт – весьма скудный, как я уже признала. И все же вышло так, что одно из самых острых переживаний в моей жизни я испытала как раз в редакции литературного журнала. Это произошло в самом начале марта (примерно через месяц после описанной встречи Глеба Таратайко с благодарными читателями).

      В этот отвратительный мартовский день, точнее – нескончаемый вечер я испытала, по-моему, чересчур много чувств, но главным образом я испугалась… Я буквально оцепенела от страха, потому что попалась в ловушку. А ловушка оказалась с секретом, со спрятанным в кустах роялем… вот только спрятан был вовсе не рояль…

      Попробую, однако, восстановить порядок грустных событий (конечно, грустных – но скорее, странных, почти маловероятных…).

      Накануне своего Приключения я села на первый автобус (в 6 часов 15 минут утра), чтобы покинуть маленький город и через четыре часа оказаться в большом.

      Я уже упоминала, что стоял март – возможно, самое отвратительное в наших краях время года. Автобус шел медленно, на обочине дороги лежали нетронутые груды снега. Эти грязные подтаявшие горы сопровождали нас почти до областного центра – неофициальной столицы нашего края. Книга, которую я прихватила с собой, лежала на дне моей сумки (это был роман французских писателей Буало и Нарсежака, действие там происходило в туманных парижских пригородах – уф! Дело было году в 58, и возможно, тогда в Париже жилось так же неуютно, как мне в те паршивые мартовские дни?).

      Но читать я все равно не могла. Во-первых, было довольно темно, ну а во-вторых… во-вторых, я все думала о своих неустроенных делах (я рассчитывала, что эта поездка их поправит).

      Несколько дней назад мне позвонил Дима Смольянинов, зав. отделом прозы. От него-то я и узнала неприятную новость: моя очередная повесть, которая должна была выйти в ближайшем номере, в последнюю, можно сказать, минуту была изъята из набора; о причинах Дима по телефону говорить отказался, но я и сама знала, что за причины, вернее – что за причина: Таратайко, выразитель народных чаяний, – вот в чем было дело…

      Выслушав печальную весть, я вздохнула