Пейсбук. Александр Хаминский

доселе неведомая, и все тайны прекратили быть таковыми.

      И у нас произошел следующий диалог:

      Я: Отец, в Москве началось строительство разрушенного шестьдесят лет назад храма. Никак не пойму, праведное это дело или нет. Старого ведь не вернешь, а новодел, боюсь, уже не так значим.

      Он: Строительство любого храма – благое дело, а такого большого – тем более. Мы не просто храм восстанавливаем, а совесть лечим, прощения просим и очищаемся. И веру в душе людей возрождаем.

      Я: Согласен, отец, только вера способна вылечить совесть. А сколько церквей, мечетей и синагог в советские времена разрушили да превратили в склады и амбары. Вот и не осталось у людей ни стыда, ни совести, ни веры.

      Он: Правильно мыслишь, сын мой. Построят храм, глядишь, и сознание людям вернется, жить начнут и по-людски, и по совести.

      Я: А в Сибири да в центральных областях, на востоке и на севере что людям делать? Им что коммунисты, что демократы – один черт, денег как не было, так и нет. Живут без свету и просвету. Негде даже религиозные нужды справить, не в Москву же ехать? Что им до храма-то московского…

      Отец Александр задумался на минуту и снова продолжил свою длинную и грустную историю про возрождение и веру, героев и злодеев, Христа и нехристей. Я же подливал масла в огонь, еще и еще напоминая про бедных христиан, мусульман и иудеев, горюющих и страждущих, но без надежды иметь свой храм. Он был благодарным собеседником и потому со мной соглашался, не чувствуя подвоха. И тогда настал мой черед.

      Я: Отец, страна бедна как церковная крыса, дырка на дырке, а тут, на тебе – три миллиарда долларов на новый храм, из которых половину (наивно думал я тогда) разворуют! Для кого храм? Для президента с премьером и иже с ними? И кому какое дело до безвестной старухи из Челябинской или Читинской области, которая мечтает хотя бы разок перед смертью до какой-нибудь церкви добраться? Да за эти три миллиарда можно три тысячи церквей построить по всей стране. С иконами и прочими хоругвями, коллег Ваших жильем обеспечить и людям долги начать возвращать. Миллионам и миллионам. Так к чему золотой дворец на Москве-реке, когда денег – или на одно, или на другое! Где благо-то?

      Как говорят шахматисты: шах и мат.

      На этом наш разговор и закончился, остаток дороги мы проехали молча. Каждый думал о своем, не понимая, как в одних и тех словах может оказаться две правды.

      Батюшки того уже давно нет, а мне до сих пор горько, что вот так, игрой в слова поставил его в неловкое положение.

      А еще горько, что у людей нет совести. Еще горче, когда совести нет у целой страны.

      А тогда, в начале девяностых, мой сосед по дому, мент-криминалист и тоже уважаемый мной человек, был вынужден держать лоток с матрешками на подведомственной ему территории – смотровой площадке МГУ.

      – Саша, – говорил он мне с гордостью, – вот смотри, я простой московский мент, но с лотка по двести баксов в месяц имею и семью свою кормлю.

      И я был горд за него. За то, что зарабатывает именно так, а не превращается в оборотня или еще какого зверя.

      Дикая страна, пляски на костях и смех сквозь