Драматические произведения. Александр Блок

именно желание пожертвовать своей фантазией общественному благу.

      Придворный. О, молодость, как я люблю тебя! Ты вся – в этих крайностях! В ваши годы и я был такой же горячей головой, молодой человек. Откровенно скажу вам, что и я когда-то писал стихи…

      Поэт. О, неужели? Прочтите…

      Придворный (строго прерывая). …Но мне показалось, что поэтическая фантазия будет помехой моему призванию. И теперь, навеки отдавшись чужому благу и утратив личную жизнь (как видите, мне и гулять не дают спокойно), я порою раскаиваюсь, что перестал писать стихи… Быть может, во мне погиб поэт. (Сморкается). Итак, ссылаясь на свой личный опыт, я спешу предупредить вас, что зарывать талант – грех.

      Поэт. Я согласен с вами.

      Придворный. Субъективная лирика – великое дело, молодой человек. Она дает избранным часы эстетического отдыха и позволяет им, хоть на минуту, забыть голос капризной черни. О, я готов желать, чтобы вся литература была подобна вашим стихам! Такая поэзия не развращает нравов. Непосвященным ведь недоступно ничего, кроме разнузданных желаний: есть, иметь крышу над головой – вот все, что им нужно, как вы могли сами убедиться сейчас. Зато избранники, отирая потное чело, могут коснуться устами нетронутых краев священной чаши. (Чрезвычайно доволен своею речью).

      Поэт. Мне лестно ваше внимание к Музам. Ваши слова одушевили меня. Тем более, встречая столь разностороннего человека, как вы, я хотел бы воспользоваться вашими указаниями. Считаю долгом ответить вам откровенностью на откровенность: долгое служение Музам порождает тоску. Под ногами разверзаются бездны. Двойственные видения посещают меня. Я хочу твердой воли, цельных желаний, но не годен для жизни. В женщинах меня влечет и отталкивает вместе – их нежность и лживость. Я ищу человека, который бросит живые семена в мою растерзанную, готовую для посева душу.

      Придворный. Ваше признание хватает меня за сердце. Особенно запомнилось мне то, что вы говорили о женщинах. Это так остроумно и так глубоко. О, как мне это знакомо. Любить одну, но не уметь предпочесть ее другой… (С улыбкой припоминает что-то).

      Поэт. Я говорил не совсем так. Я хотел сказать не о двух, а об одной…

      Придворный. В таком случае это еще остроумней и тоньше, молодой человек. Красноречие ваше – редкая черта в людях нашего века.

      Поэт (загрустил).

      Придворный. Теперь так мало действительно полезных и нужных людей, что я, не шутя, имею на вас виды; не имеете ли вы ко мне какой-нибудь специальной просьбы?

      Поэт. Мне кажется иногда, что я избавился бы от тоски на государственной службе…

      Придворный. Это все, что я хотел слышать от вас, молодой человек! Мне нечего возразить вам – в наших симпатиях и вкусах мы вполне солидарны. Надеюсь, вы не откажетесь принять мои предложения. Ваши речи о двойственности создали в моем уме блестящую комбинацию; мы будем готовить вас к дипломатической карьере.

      Шут (поздравляет поэта, который еще грустит).

      Придворный (шуту). Вы также оказали