ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века. Инна Соловьева

в необходимости подобных – вместе с артистами – жесточайших экскурсий «по закоулкам наших окровавленных и гноящихся душ»[163].

      Парадокс: убежденно, в восторженных слезах принимает спектакль «Праздник примирения» вернувшийся в Россию Максим Горький. Он был в студии 13 февраля 1914 года. Об этом пишут во всех газетах. «Под впечатлением спектакля расплакался и поцеловал молодого артиста, игравшего в „Празднике“ главную роль». Это было, как записано, девятнадцатое представление[164]. Потом играли два вечера подряд.

      Успех спектакля отношения Станиславского к нему не менял[165].

      Станиславский этого спектакля не принимал, что называется, с порога; не принимал и из глубины души. Как он мог согласиться, будто «ад – это другие», если чтил воспринятую через Льва Толстого истину: «Благо людей в их единении между собою». Ради этой мысли задумывал театр на земле у моря.

      Были и другие мотивы его взрыва на просмотре 13 ноября.

      Гнев Станиславского успокаивали, заверяя, что перед ним то самое, чего он добивался. Силу воздействия спектакля поясняли тем, что ученики «нашли подход к образам через „систему“», воздействуют всей полнотой своей душевной наличности, все берут из «ящичков» аффективной памяти и т. д. Термин «душевный натурализм» применительно к Первой студии закрепится и среди сторонников «системы» не находит возражений. На становлении Вахтангова, на всех его разворотах, на всех точках, где он останавливается, чтобы пойти в направлении, обратном пройденному, на всем пути Вахтангова решаться и решать его судьбу будет вопрос актера.

      Через проблему актера Вахтангов будет решать проблему театральной формы.

      Сулержицкий угадывает в вахтанговском нарочито жестком спектакле возможность расшататься. Он ходит почти на все представления.

      После седьмого представления (8 декабря 1913 года) Сулер записал: «…с одной дамой в публике случилась истерика (в конце второго акта). Мне это было неприятно» (Сулержицкий. С. 341).

      Запись длинная. Анализ происходящего с исполнителями «Праздника…» у Сулера тем скрупулезнее, чем определеннее ощущение опасности, если не беды.

      Бирман нашла осложняющее, но точное определение: роль «оказывалась в плену личности». Психофизиология возбуждалась, опережая творческую природу артиста, тесня ее, замещая. «Это опасный путь».

      Опасен он был или нет, «Праздник примирения» исчезнет из репертуара студии. Мотив исчезновения с «системой» связан меньше всего. Россия летом вступит в войну с Германией, точнее сказать, начнется Первая мировая. В Москве снимут с афиши всех немецкоязычных драматургов. (Немирович-Данченко потом не без стыда припомнит, что и у себя дома поуродовал книжный шкаф, со створок убрал портреты и Гауптмана, и прочих. Поддался.)

      Возобновят «Праздник…» в октябре 1918 года. Сулержицкого не будет в живых. В чем-то – судя по тому, как спектакль будет воспринят, – он окажется ближе к подсказам-настояниям покойного и к первому, мягкому варианту

163

Пишущий свидетельствует, что переживал подобное пятнадцать лет назад, когда родился Художественный театр. Далее следует противопоставление увиденного нынче в студии с тем, как нынче же играют в МХТ: «Ваша превосходная сцена не дала и сотой доли того впечатления, которое Достоевский производит в чтении. А тут молодежь взяла тяжелую, может быть, нудную пьесу Гауптмана и сделала такую достоевщину, такой предел надрыва, что всем хотелось кричать, стонать, и в то же время мы чувствовали, что надо иногда перед нами раскрыть наши болячки, повести нас по закоулкам наших окровавленных и гноящихся душ».

164

Приведем обе записи, как относящуюся к представлению 11 февраля 1914 г. («Гибель „Надежды“»), так и относящуюся к представлению 13-го («Праздник примирения»).

11 февраля. Горький «был за кулисами. Очень хвалил исполнение. Говорил, что это лучший спектакль Москвы. Собирается быть послезавтра».

13 февраля. «После спектакля остались все исполнители и А. Горький с М. Ф. Андреевой, которые были на спектакле, оба в восторге от исполнения. К часу ночи подошел Константин Сергеевич. Сидели до двух ночи». Сразу после того «Праздник…» играли еще два вечера подряд, 14-го и 15-го (Музей МХАТ, ф. Л. А. Сулержицкого).

165

Сулержицкий в цитируемой выше тетради спланировал распорядок гастролей Студии в Петербурге – их, по его расписанию, и открывали, и закрывали «Праздником примирения». Как записано, так представления в Санкт-Петербурге и шли («Праздник мира» 15, 20, 23, 29 апреля, 5 мая; «Калики перехожие» 17, 21, 25 апреля, 2 и 3 мая; «Гибель „Надежды“» 28 апреля, 1 и 4 мая).

Изменения коснулись закрытия гастролей. По расписанию Сулержицкого, в этот день назначался «Праздник примирения». Но в последний вечер «при переполненном зале» (как сообщает газета «Обозрение театров») шли «Калики перехожие», после которых состоялось «чествование труппы Студии и ее руководителя К. С. Станиславского», подношение адресов, речи и пр. Было ли связано изменение в афише с непримиримостью К. С., с невозможностью для него принять чествование после вахтанговского спектакля – оставляем вопросительный знак.

Добавим еще кое-какие извлечения из подневных записей Сулера со дня выпуска «Праздника примирения» до конца сезона 1913/14. Из них явствует весьма энергичная общая деятельность, готовятся сразу несколько пьес, но за Вахтанговым закреплены единственно занятия в «1-й группе» (иногда называемой «1-й курс»). То есть запрет на режиссерство, объявленный Станиславским, вошел в силу.