ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века. Инна Соловьева

и неожиданного, что искренно поверил тому, что мои уроки нежелательны. Тем лучше, если этого нет.

      Уверенный, что мое участие в школе желательно не для того, чтоб делать в ней то, что делают другие, а для того, чтоб найти нечто новое, я взялся за водевиль. Сам я не мог его вести и потому пригласил Александрова за свой личный счет (о плате мы еще не сговаривались)».

      К. С. выбор объяснял: «Думаю, что Александров запил бы без этой новой работы, на которую, по-моему, он вполне способен. Я хотел соединить приятное с полезным».

      Как если бы под конец ужасной, в сущности, переписки попробовал улыбнуться и вызвать улыбку. Увериться и уверить: ничего страшного.

      Стоило бы наконец вникнуть не в то, почему возникла эта столь занимающая историков театра переписка. Почему она возникла и может повторяться – понятно. Во всяком деле между людьми трения неизбежны. Важно понять, зачем она, эта переписка, для обеих сторон тяжелая.

      Мне всегда казалось: пишут, чтоб не накапливалось. Чтоб больное нашло выход, было бы изжито. «Изжить» – прекрасный глагол.

      В истории со Студией на Поварской как раз ничего не изжили. Закрыли. Сочли, что и говорить не надо, один другому не поверит. Потом и Мейерхольд, и Станиславский, каждый эту историю так или иначе выговаривал (в статьях, в отчете о работе МХТ). Так и не изжили.

      Еще, по-моему, вот эту вот переписку 3–4 ноября 1906 года надо же соотносить с обстоятельствами места и времени. Сколько месяцев прошло с тех пор, как в театр заносили убитых на улице? Гражданские великие нелады тлеют, непригашенные. «Всё не так, ребята!» – в свой час прохрипит певец с Таганки. В театре что-то тоже не так? Нельзя мороку поддаваться.

      Дневниковые записи, как и письма, К. С. и Н. – Д. начинают в состоянии сбитом. Не выговоривши, с этим состоянием не справишься. А надо справиться.

      «5 ноября… Был у Адашева в школе с Сулером»[56].

      Правило вежливости: следовало самому прийти туда, на Тверскую-Ямскую. Поблагодарить за приглашение, принести извинения, что отнял время и вот отказываешься.

      Потому что они оба, Станиславский и Сулержицкий, тогда отказались.

      3

      Сулержицкий придет заниматься с учениками Курсов драмы только года три спустя. К. С., если верить студийцам, станет заглядывать к нему на занятия.

      Оговорку – «если верить» – поясним чуть позже. Пока немного о школе и ее хозяине.

      Перед открытием Художественно-общедоступного в брошюрке написали: в труппе, составленной из любителей и выпускников Филармонического училища, выделяется известный артист Адашев (Платонов).

      В провинции А. И. Адашев с успехом играл первые роли. Летом 1898 года Станиславский вглядывался в него: «Мне он очень симпатичен»; «некоторым он очень нравится, другим не очень (и это меня удивляет)». «Во всяком случае он находка, а за 900 рублей тем более»[57]. Станиславский занимался с ним больше, чем с остальными соискателями роли царя Федора, какое-то время был готов на нем и остановиться; в «Чайке» ему

56

Там же. С. 284.

57

КС-9. Т. 7. С. 262.