Ночь с четверга на пятницу. Инна Тронина

венгерского коммуниста и русской переводчицы, стал прикалывать на грудь трёхцветный.

      Артур до крайности изумился, увидев отчима в дверях, потому что незадолго до этого они в пух и прах разругались. Да и без того вряд ли по доброй воле навестил бы Альберт Говешев сыночка любимой Норы от её первого брака. В последнюю неделю мать Артура вообще не видела супруга – он дневал и ночевал в мэрии накануне судьбоносного референдума о доверии президенту Ельцину и Съезду народных депутатов России. Альберт то и дело пил сердечные таблетки, потому что за нежелательный результат референдума и возможные беспорядки пришлось бы отвечать перед ну о-очень высоким начальством.

      И вот после того, как измученные «шоковой терапией» граждане героически одобрили политику властей и пожелали продолжения вивисекции, Говешев немного успокоился, выбрал «окошко» в своём плотном графике и велел водителю ехать к Зоопарку. Там недавно построили очередной элитный дом, а квартиры раздали подросшим детям новых властителей.

      – Чего там опять у вас, Альберт Александрович? – простонал Артур, поворачивая к отчиму помятое после очередной оргии лицо, густо заросшее синеватой щетиной.

      Пальцем с обручальным кольцом он осторожно трогал ссадину на скуле. И припоминал, что, кажется, пьянка закончилась страшной дракой. Артур поморгал распухшими веками, отметил, что слева, кажется, должен быть бланш, и без тени стыда во взоре уставился на Говешева. В извилинах запуталась весьма подходящая к случаю песенка Высоцкого «Ох, где был я вчера!»

      Отчим смотрел на пасынка с отвращением и почти что с ненавистью, потому что сам он сиял розовой свежестью своей ухоженной кожи, благоухал французским лосьоном и переливался блеском дорогих тканей костюма и плаща. Между делом Тураев определил фирму, осчастливившую Говешева своим прикидом – «Оскар Якобсон». И вспомнил, что на последний день рождения отчим подарил матери норковое манто модели «Ламбада».

      – Ты как, не колешься ещё?

      Говешев обвёл глазами спальню, заваленную не менее дорогими, чем у него, шмотками. Со спинки кресла свисал коричневый клубный пиджак от Ива Сен-Лорана. Валялось здесь и вечернее дамское платье со стразами, а из-под него несмело выглядывало кружево полупрозрачного бюстье.

      Было похоже, что отчим действительно ищет шприцы и ампулы следи валяющихся на полу вещиц. Артур лишь усмехнулся потрескавшимися губами и откатился подальше к стене, где за тахтой у него была припрятана заначка.

      – Впрочем, мне-то наплевать – мать твою жалко. Я бы за миллион долларов к тебе не поехал, но она попросила… и ещё кое-кто. – Отчим скорчил такую мерзкую рожу, что Артур сообразил – речь идёт об его родном отце.

      Теперь Артуру уже не требовалась опохмелка. Он скинул компресс со лба, набросил на голые плечи махровый купальный халат, забытый здесь вечера, и взглянул на отчима совсем другими, ясными глазами.

      – Я вас слушаю, – даже слишком почтительно произнёс неисправимый бретёр, тайком