Я тебя рисую. Марина Суржевская

продет простой шнурок – значит, ракушка носится как медальон.

      Я надела его на шею, все еще улыбаясь.

      – Благодарю, – с улыбкой повторила я.

      – Ваше Высочество, я хотел бы попросить вас, – как-то торопливо сказал посол, когда маг отошел. Отец и Люк разговаривали с остальными, прощаясь и заверяя в вечной дружбе между нашими родами.

      – Я слушаю вас.

      – Антарея… Позвольте старику так вас называть… Я прошу, чтобы вы пообещали мне кое-что.

      – Что именно? – несколько удивилась я, ожидая снова услышать приглашение в Марену.

      – Обещайте, что вы не снимете это украшение со своей шеи до полной луны.

      Я чуть удивленно молчала. И посол подался ко мне, заглядывая в глаза. В глубине блеклых радужек сегодня был штиль, словно море в глубине посла уже смирилось со всем, что уготовила судьба. И более не волнуется.

      – Обещайте мне, – тихо сказал фойр. Я недоуменно кивнула. Собственно, мне это было несложно, а старику, похоже, приятно. Маг подтвердил, что никакой опасности для меня в этом украшении нет, так почему бы не порадовать морского посла? К тому же ракушка действительно была красивой.

      – Хорошо, обещаю, – улыбнулась я.

      Старик вздохнул и снова прикрыл веки, спрятав от меня мертвое море своих глаз.

      – Спасибо, – сказал он так, словно это я сделала ему подарок.

      И, еще раз кивнув, ушел.

      Через полчаса делегация расселась по экипажам и отбыла к границе. А я отправилась в комнату, уже по дороге скинув туфли и стянув изрядно надоевший головной убор.

* * *

      После отъезда морских жизнь снова вернулась в привычную колею. С утра я убегала в лес или на озеро и рисовала до полудня, пока не наступала пора идти на занятия. Наставница все еще находила, чему обучить нас с братом, и мне казалось, что даже если я проживу тысячу лет, все равно не успею усвоить все те знания, что желала впихнуть в наши головы Тара.

      Сегодня Люк был таким рассеянным, что наставница метко обожгла хлыстом его пальцы. Отец был против физических наказаний, но порой, очень редко, Тара все же позволяла себе применить их. Впрочем, наказывать подобным образом могли лишь брата, меня за всю жизнь никто и пальцем не тронул. Люк взвился, очнувшись и выплыв из своего тумана, в котором витал, густо покраснел. Не столько от боли, сколько от негодования. Ну еще бы: его, наследного принца, взрослого парня, ударили, словно мальчишку.

      Я, не сдержавшись, захихикала и получила от Тары грозный взгляд. Наставница снова посмотрела на красного до багрянца принца.

      – Если ваши мысли столь занимательны, может, вы расскажете о них и нам? – сурово осведомилась Тара. Я прыснула в кулак. Конечно, поведает, как же! Да там же из приличного будет лишь имя новой пассии. И то неизвестно. Сдается мне, что братец, дабы не путаться, всех зовет «моя прекрасная виа» или как-то так!

      – Люкреций! Я вас слушаю! – Похоже, наставница сегодня была не в духе.

      Брат помялся и стал еще румянее. Я откровенно веселилась