Замуж за принца. Элизабет Блэквелл

землю проклятиями, и сейчас он делал именно это.

      – Отец… – начала я.

      – Цыц! – рявкнул он на меня. – Саки умерла.

      У меня упало сердце. Эту кличку мы всегда давали самой большой из наших свиней. Когда одна Саки умирала, кличка переходила к следующей по размерам свинье, и так далее. Эта последняя Саки не больше недели назад привела выводок поросят. Если она умерла и не будет их кормить, они все могут умереть, лишив нас мяса на год вперед.

      – Что случилось? – спросила я, бредя за ним к дому.

      – Чума.

      Ему незачем было объяснять мне, что такое чума. Эта болезнь проносилась по фермам без предупреждения, поражая животных и людей с пугающим непостоянством. Она бывала щадящей и ограничивалась тем, что на несколько дней ослабляла организм, но порой уничтожала всех без разбору. Рассказывали, что когда-то, за много лет до моего рождения, чума выкосила в деревне целые семьи.

      Мама первой заметила красные пятна, появившиеся на моем лице на следующий день. Я проснулась с сухим хриплым кашлем и жаром, что само по себе не освобождало меня от ежедневных обязанностей по хозяйству. Чтобы заслужить отдых в постели родителей на перьевом тюфяке, необходимо было свалиться с ног от бессилия. Обычно мы, дети, спали вповалку на сеновале под самой крышей, представлявшем собой унылый дощатый настил с кипой сена и грудой старых одеял. Это было еще ничего, пока мне приходилось делить это пространство только с Нэрном, следующим по старшинству братом. Но поскольку новый член семьи появлялся чуть ли не каждый год, на сеновале становилось все теснее. Я часто просыпалась посреди ночи оттого, что кто-то лягал меня пяткой в живот или ронял руку на мое лицо.

      – Что это? – спросила мама, всматриваясь в мою щеку.

      – Что? – переспросила я.

      – Эти пятна. – Она отвела волосы с моего лица и пощупала мой лоб. – Ты горишь.

      Я хотела запротестовать и заявить, что чувствую себя нормально, но заметила, как исказилось страхом ее лицо. Она держала на руках самого младшего братишку и непроизвольно прижала его к себе, подальше от моей болезни. Жар, на который я пыталась не обращать внимания, полыхнул по всему моему телу, оставив после себя озноб. Всю кожу покалывало, как будто чума пыталась прорваться наружу гнойными воспаленными прыщами.

      Мама уложила малыша в колыбель у очага и стянула с меня шерстяное платье. Я осталась в одной сорочке.

      – Ты должна отдохнуть. – С этими словами она подтолкнула меня к кровати. – Я слышала, что, если быть осторожным, чума проходит, не причиняя особого вреда.

      Я предпочла ей поверить. Какая девочка в четырнадцать лет допускает мысль о том, что она смертна?

      Потянулись дни бесконечных туманных сумерек, потому что эта болезнь терзает свои жертвы бодрствованием, не позволяющим ни на минуту забыть о ее ужасах. Мое тело пылало болью, чума