Неизвестная. Книга первая. Олег Гончаров

Иваныч? Ты?

      – Ну!

      – Здравия желаю.

      – И тебе не хворать. Выходи, потолкуем. А то народ в округе, небось, уж подумал, что Юденич город взял.

      – Ниче. Переживет народ. Ты только мичманка шутоломного угомони, а то мне самому боязно.

      – Товарищ Владимиров, – посмотрел Кузминкин на Константина.

      Тот кивнул, поднял руку вверх, револьвер стволом направил в небо, словно хотел выстрелить в равнодушную круглую рожу полной луны.

      – Все! – крикнул он. – Шабаш!

      – Ну, то другое дело, – на освещенный полнолунием тротуар набережной вышел солдат.

      Кузминкин бросился ему на встречу.

      – Митроха!

      – Степан Иваныч!

      Костя презрительно хмыкнул и спрятал револьвер в карман.

      – Эх, Константин Константиныч, – Барченко подошел к Владимирову и по-отечески приобнял его за плечи. – Что же вы, мил человек?

      – Да… даже не знаю, – замялся Костя.

      – Это испуг в вас куражится. Вы чего-то боитесь, оттого и нервничаете по пустякам.

      – Извините, Александр Васильевич, и вправду нервишки что-то расшалились.

      – Вам бы отвар пустырника попить, он хоть и горький, но хорошо успокаивает. Вот помню…

      Кузминкин с Митрохой, что-то бурно обсуждая на ходу, подошли поближе.

      – …Эх, голова твоя бедовая, я же сам как-то на бабе погорел. А тут и вовсе за дезертирство шлепнут и не почешутся, – увещевал моряк солдата.

      – Я же аккуратненько, Степан Иваныч, – оправдывался солдат. – Если бы ты ее видел… И здесь, – Митроха в воздухе нарисовал рукой округлости, – и здесь… все как полагается…

      – Дурень ты, паря, – сказал Кузминкин.

      А Митроха с подозрением покосился на Владимирова, а потом с любопытством взглянул на Барченко, точно припоминая что-то.

      – Ось! – вспомнил он. – Что, контра? Говорил же я, что будет время, и за тобой придут… А я, слышь, – повернулся он к Кузминкину, – валенки у него эксприровал… Еще потом на боты австрийские их променял… – выставил ногу, чтобы все могли полюбоваться его новыми ботинками.

      – Ошибся ты, Митроха, – хлопнул его по плечу Кузминкин. – Товарищ Барченко – наш человек, проверенный.

      Митроха еще раз взглянул на офицера.

      – Ну, тогда звиняй, товарищ.

      – Ничего-ничего… – принял извинение Барченко.

      – Ну, этого… – сказал Митроха. – Мне в казарму надо. Завтра на фронт… Рад был повидаться, Степан Иваныч.

      – Давай, Митроха, – Кузминкин протянул ему пятерню. – Семь футов тебе под килем.

      Пожали они друг другу руки, кивнул Митроха офицеру, а на Владимирова с укоризной посмотрел и поспешил в казарму, чтобы завтра на фронт отбыть.

      – Вот ведь, Карась, – бросил ему в след Кузминкин. – В самоволку к бабе из части сбег. Только обратно собрался, а тут ты, товарищ Владимиров, в него палить начал. Говорит, чуть со страху не обделался. Думал, патруль по его душу. А он уж однажды под расстрелом был, вот и испугался. Эх, Митроха… Как есть дурень.

      – Нервы