Специальное предложение. Ольга Теньковская

брошенном из-за каких-то просчетов в строительных чертежах, слишком быстро заполняемом дождевой водой и заваленном, наконец, строительным мусором после того, как в нем чуть не утонули двое пацанов, решивших пересечь его на сколоченном наспех из старых досок плоту, видимо, и нашел успокоение Танькин отец, невысокий, жилистый цыганистый мужик, вечно шастающий по чужим бабам и битый смертным боем за это неоднократно мужьями, и братьями, и любовниками, давно бы уже сгинувший, если бы не жена его Валентина, тощая очкастая кляча с маленькими глазками, глубоко ввинченными в узкое лицо по обе стороны от большого горбатого носа, возвышающегося над тонкой полоской синеватых губ: это она всегда вовремя находила мужа после очередного избиения, тащила на себе домой, выхаживала, чтобы он, отлежавшись и не успев как следует выразить глубокую благодарность заботливой жене, находил следующее приключение на свою упругую, красивую задницу. В этот же раз то ли Валентина опоздала поискать вовремя мужа, то ли обиженный им мужик подкрался незаметно, а только никто из соседей звуков драки не слышал, никого подозрительного у подъезда не видел, но все знали, что пропавший Юрка бегал ко второй – молодой – жене Ларимура, здорового бешеного мужика, забившего насмерть свою первую жену и отсидевшего всего четыре года за «убийство по неосторожности».

      Мужики все в голос предупреждали Юрку о последствиях, но тот, ослепленный молодой – первой еще – свежестью избранницы, плевать хотел на предупреждения и шастал по первым сумеркам – мимо сидящих на лавочке, как на насесте, подъездных бабок – в соседний подъезд в те дни, когда Ларимур работал во вторую смену, и ночью уже возвращался домой, подваливался под бок к Валентине, притворяющейся спящей, утром шутил за завтраком, чмокал жену в щеку и уходил на работу. Бабы говорили Валентине, что Юрка опять загулял, что эта прогулка «может дорого ему встать», но та, как всегда, притворялась глухой и слепой, лишь бы ее красивый, ласковый муж оставался при ней.

      Пропал Юрка поздней осенью, в особенно ненастный вечер, когда дождь хлестал, как из ведра, но под утро ударил крепкий мороз, который и заковал лужу разбавленной крови за домом рядом с заполненным осенней водой котлованом. Напрасно Валентина орала в милицейском отделе, что мужа убили, дело открыли лишь на третий день, когда оттаявшую днем ранее лужу уже выхлестали бездомные собаки, которых на улицах становилось все больше. Последовавший затем второй заморозок сковал воды котлована, никто туда уже не полез, а к лету следователь, неплохой в общем-то дядька, но безумно уставший от преступлений, посыпавшихся почему-то, как из рога изобилия, решил, что гулящий Юрка банально ушел к другой, и закрыл дело. Валентина кинулась к большому областному начальнику, даже добилась чего-то, но тут на котловане чуть не утонули пацаны, и его благополучно засыпали: два дня грузовики с соседних строек возили мусор, и это продолжалось до тех пор, пока вытесненная вода не хлынула в подвалы стоящих рядом домов, и только тогда работы прекратили.

      Так и осталась Валентина без статуса вдовы, без помощи государства с шестнадцатилетней очкастой Танькой, похожей на мать, как две капли воды, и двенадцатилетним Юркой, унаследовавшим от отца имя, красоту и безусловное преклонение перед женскими прелестями.

      Юрий-старший, может быть, и был плохим мужем, но отцом значился хорошим: за детьми следил, сидел с ними по вечерам за уроками (когда не бегал по бабам), – и пока отец был жив, дети учились прилично, по сомнительным компаниям не шастали, к куреву не прикасались. А теперь все рухнуло в одночасье: Танька взбесилась и вступила в банду сивых.

      В банде теперь их стало четверо: мои одноклассницы Нина, Ира и Таня и девятнадцатилетняя Люба, вдова, лишившаяся мужа прошлым летом, в день своей свадьбы. Натуральной блондинкой в четверке была только Нина, стройная голубоглазая красавица с красивой грудью, а Ирка, Танька и Любка, обесцвеченные пергидролем, просто сильно хотели походить на свою предводительшу, поскольку главенствовала в банде, конечно, Нина, а не возрастная Любка, которую Нина взяла под крыло после ее однодневного замужества.

      Вообще-то история этого замужества поучительная, хотя и печальная: Любиного жениха – чокнутого Вову – знали во всех окрестных домах, он и шесть его верных друзей ездили на пурпурных чехословацких мотоциклах «Ява». Впрочем, они не ездили, а дико носились, и стоило соседям заслышать характерный треск, как матери вылетали во двор, подхватывали на руки детей и исчезали в подъездах: Вова мог задавить все, что попадалось ему под колеса. Мотоцикл купил ему отец перед самой армией, надеясь оторвать единственного сына от водки, но Вова быстро совместил «Яву» и выпивку, а после прожил еще два года, потому что в армии, по крайней мере, мотоцикла не было.

      Демобилизовавшись, он привез с собой невесту – Любу. Отцу она не понравилась: худая, практически без груди и без передних зубов, с копной волос, торчащих в разные стороны, она произвела на начальствующего Вовкиного отца гнетущее впечатление, – а вот мать возлагала на девушку большие надежды, думала, что Вовка теперь остепенится. Как бы там ни было, родители спешно начали готовиться к свадьбе.

      Пришел Вова из армии в конце мая, а уже в середине июня играли свадьбу. Вовкин отец размахнулся: столы стояли прямо на улице, в небольшом