Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну. Кэтрин М. Валенте

представляла собой огромную карту, вычерченную разноцветными чернилами: киноварь, бирюза, лазурь, лимон, жирный черный шрифт, который отчетливо светился в сумерках. Тысячи стран теснились на карте, и по всем ним ступал, прыгал, приплясывал, падал и топтался самый разный народ. Сентябрь могла бы часами ползать по этой карте, следуя каждой линии и каждой надписи в поисках Волшебной Страны, дорогого ее сердцу острова, который она однажды обошла вокруг под парусом. Интересно было бы на этой карте поискать собственный дом. Но такая возможность ей не представилась. Повсюду толкался народ в длинных толстых пальто с бриллиантовыми пуговицами и глубокими карманами. Кто-то носил шапку, кто-то – шлем, одни повязали головы шарфами, другие щеголяли в кепочках, но никто не ходил с непокрытой головой. Сентябрь потрогала свои темные волосы и внезапно ощутила себя незащищенной среди этих занавешенных и затуманенных лиц. Еще она не могла не заметить множество лиц такого же синего цвета, что и у Синего Ветра. То тут, то там прорывались звуки музыки, хотя никаких музыкальных инструментов Сентябрь не видела. Мелодия появлялась как бы случайно, сама по себе, будто она выросла, как растут грибы в лесу, будто песни, баллады и симфонии аккуратно рассадили красивыми рядками и поливают каждое утро чистой водой. Барабаны бум-бумкали, рожки поквакивали, флейты-пикколо выводили трели, гармошки-концертино сдували и раздували меха. Никакого порядка в этом не было, разве иногда и совершенно случайно инструменты попадали в лад.

      – Приятная музыка для фона, даже если невозможно подпевать, – заметила Сентябрь.

      Ветер кивнула синей головой. Овчина на ее фуражке блестела оттаявшим снегом.

      – В музыке больше правил, чем в математике или магии, и она вдвое опаснее, чем каждая из них или они все, вместе взятые. Здесь много чего можно купить и обменять, выпросить и выторговать, но к музыкальным инструментам даже не подходи, у меня нет времени отскребать тебя от Прилавка.

      Посреди всего и вся, там, где цвета карты сгущались и темнели, растопырилась огромная старинная касса размером с римский фонтан. Такие старомодные кассы с рукояткой на боку Сентябрь видела только в книжках. Она вся сверкала деревянными цилиндрами и бронзовыми клавишами, надраенными до блеска, как канделябры. На стеклянном окошечке кассы – ни пылинки, ни отпечатка. Надпись ПРОДАЖ НЕТ, выведенную белоснежными с завитушками буквами на черном стекле, можно было увидеть издали, за много миль. На ящике для денег развалился длинный крокодил с кожей медного оттенка.

      Приблизившись, Сентябрь увидела, что его кожа состоит не из чешуек, а из медных монеток – новых блестящих и старых позеленевших. Хвост крокодила, обернувшись вокруг него самого, каскадами спускался с кассы вниз – совсем не крокодилий хвост, а темно-изумрудный веер, как у петуха. Только вместо перьев – купюры насыщенного изумрудного цвета, сложенные настолько искусно, что они переливались и топорщились совсем как перья, обнаруживая свое достоинство только при легком ветерке. Крокодил наблюдал за суетой