Мокко. Сердечная подруга (сборник). Татьяна де Ронэ

по электронной почте, а вы потом прочитаете ему мое письмо?» «Мой отец – доктор, мадам, он хочет узнать, в какой больнице Малькольм и кто его лечащий врач». «Скажите ему, что мы по нему скучаем, пусть побыстрее возвращается!» «Моя мать – адвокатесса, мадам, она хочет поговорить с вами о том, как расследуются такие случаи, как с Малькольмом».

      Я была так тронута этими многочисленными звонками, этими юными голосами, так похожими на голос Малькольма, что расплакалась. Я старалась, как могла, скрыть свое состояние от Джорджии – повернувшись к ней спиной, я всхлипывала и вытирала слезы ладонью. Позже вечером, когда вернулся Эндрю, а Джорджия была уже в постели, позвонил классный руководитель Малькольма, с которым я несколько раз виделась в коллеже. Дело в том, что Малькольм умудрился настроить против себя молоденькую учительницу, заменявшую заболевшего преподавателя. Ее английский был намного хуже, чем английский моего сына, который с рождения был билингвом. Возможно, Малькольм перегнул палку, и она на него накричала. Его классный руководитель, говорливый мужчина лет пятидесяти, ливанского происхождения, сумел обернуть случившееся в шутку, и конфликт угас. Но сегодня вечером, по телефону, он не знал, что сказать. Он подыскивал слова. Он подолгу молчал. Я слушала его дыхание, он – мое. Наконец он медленно произнес:

      – Мадам, Малькольм – в моих молитвах.

* * *

      И вот мы снова в комиссариате. Нас заставили ждать целый час в переполненной людьми грязной комнате, чтобы потом сообщить, что в деле нет ничего нового. Оказывается, без полного номерного знака ничего сделать невозможно. Эндрю слушал спокойно. Я не смогла сдержать раздражения. Ничего нового. Ничего сделать невозможно. Это все, что они могли нам сказать? Малькольм – между жизнью и смертью, шофер, совершивший наезд, живет себе где-то обычной жизнью, а я должна смотреть на все это спокойно? Мне хотелось плюнуть им в лицо – всем этим скептически настроенным фликам с бегающими глазами, самодовольным, в плохо сшитой форме, с квадратными задницами, обтянутыми лоснящейся и грязной синей тканью, с наручниками, которые болтаются на поясе, словно странный трофей, и позвякивают, ударяясь о кобуру.

      Я потребовала, чтобы меня проводили к тому светлоглазому полицейскому, с которым я разговаривала по телефону. «Мы разыщем его, мадам». Да, я хотела поговорить именно с ним, потому что мне он показался искренним, в отличие от этих безразличных чинуш, смотревших на меня с чувством собственного превосходства. Я дрожала всем телом. Эндрю положил руку мне на плечо, чтобы успокоить:

      – Let them do their job, honey[16].

      Я ответила английским ругательством, моим любимым, самым сильным, самым выразительным – царем среди оскорблений, самым гадким ругательством, с которым не сравнится ни одно французское сквернословие:

      – Fuck them![17]

* * *

      Малькольм никогда не болел. Он с рождения

16

Пусть делают свою работу, дорогая (англ.).

17

Да пошли они! (англ.)