Имя твое -три буквы: ОСТ. Ирина франковна Григорьева

коконе страха. Городское время было переведено на час назад, по берлинскому образцу. Открывались кафе, рестораны, театр, казино, публичные дома, двери которых были распахнуты лишь для немецких захватчиков. Даже в городском парке скамейки несли клеймо: "Только для немцев".

      Наши запасы продовольствия были конфискованы. Мы были обречены на голод.

      С весны 1942 года начался ужас – насильственный, массовый вывоз жителей Таганрога в Германию.

      Наш двор был необыкновенно красив. Розы, словно предчувствуя беду, благоухали в тот год особенно сильно. В цветнике царили мир и покой, дарующие нам силы жить. В то дивное утро утренняя роса оставила на бархатных лепестках хрупкие, чистые слезинки. Роза словно плакала, безмолвно оплакивая нашу судьбу. Она не могла говорить, лишь склонив свою головку, она изливала вокруг тонкий, свежий аромат, и этот аромат был ее словами, ее слезами, ее молитвой.

      В дверь постучали грубо, отрывисто. "Собирайся!" – приказал староста, словно палач, отмеряющий последние секунды. За спиной взметнулся вихрь отчаянного плача. Сестра, обезумев от горя, рвалась ко мне: "Не отпущу! Ироды!" – захлебываясь кричала она вслед удаляющемуся старосте. Сестра, задыхаясь, успела крикнуть: "Если тебе там будет плохо, просто нарисуй цветок…"

      В последний раз я обернулась на родной дом, и взгляд зацепился за окно. Там, в глубине комнаты, стоял немец – в своей излюбленной позе, уткнувшись в книгу. Читал Чехова. Какую именно строчку он выхватил из гениального текста? Может, ту самую, мою любимую: "В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа"? Увидев меня, залитую слезами, он резко, словно от чего-то мерзкого, со злостью задернул занавеску.