Несостоявшаяся смерть. Исмаил Гасанбейли

даже мысли, что этот мир может существовать без него, хотя, конечно же, знал, что когда-нибудь да умрет. В детстве казалось, что он из одного года в другой переходит незаметно. Никто никаких дней рождения ему не справлял, он частенько и сам забывал о своем дне рождения и не обращал внимания, как проходит время, тем более, что о времени ему напоминали только новогодние торжества, да и некоторые религиозные праздники. Позже, когда пришло понимание того, что люди живут очень по-разному не всегда по объективным причинам, и его охватило чувство справедливости, ему представлялось, что через годы переступает. С возрастом начал считать, что на годы нужно забираться, их нужно преодолевать, как барьер, и не мог понять, как можно относиться к жизни легко, когда она – такое серьезное дело.

      В самом начале своей карьеры, когда только вставал на «рельсы» так называемой властной иерархии, когда только узнавал, но не был уверен, что положение, которого он добился, и есть ступень к тому, к чему намеревался идти, и воспринимал это положение как важную часть подготовительного периода, очень дорожил временем, воспринимал его как один из немногих ресурсов, данных ему безвозмездно, за многое же приходилось трудиться. Считая свою жизнь работой, он нисколько не отделял личные проблемы от работы и рассматривал их, как сам говорил, в одном контексте. Все было частью работы, даже семья – жена и двое детей – служила тому, чтобы он был таким, каким должен был предстать перед всеми по неписаным правилам номенклатурной морали. Когда-то в молодости он, будучи сотрудником секретных служб, как это между собой называли его коллеги, курировал творческие организации и по работе время от времени общался с писателями, поэтами, художниками, композиторами и другими не очень приятными для него личностями. Он не понимал их амбиций, ему казалось, что они обитают в какой-то пустоте, изображают жизнь, тогда как ее надо жить. Как-то нескольких из них – известных, малоизвестных, но считающихся выдающимися, и некоторых, кого молва провозгласила подающими надежды, он пригласил к себе в кабинет, хотел поговорить, поставить точки над «i», а, главное, понять для себя, с кем же все-таки имеет дело. Перед встречей очень боялся, что не придут или придут не все. Пришли они, как ни странно, все как один и вовремя, минута в минуту к назначенному часу, но явились в такое серьезное заведение в таких одеждах, что лучше бы не пришли: кто в пестрой рубашке с короткими рукавами, кто в тенниске, а кто в футболке с какой-то надписью на непонятном языке. Он не стал делать замечаний, но для себя определил, что больше никогда не пригласит подобных товарищей по нескольку человек, им же нужно не ему что-то показывать, а друг перед другом покрасоваться, мол, ходил я в Главное секретное учреждение в одной футболке. Ничем не показав свое настроение, он выдал тем ублюдкам целую лекцию о том, чего от них, как от творческих работников, требует время, интересы простых людей и великого