Под Солнцем и Богом. Хаим Калин

и опускалась. Все же его пальцы пришли в движение, нежно перебирая волосы.

      Тем временем он испытывал занятную комбинацию чувств: жалость к соляной царевне и смешение перед мистической загадкой, почему страсть к женщине то колбасит «икотой» вожделения, то подвигает к нежности и самопожертвованию и как эти начала уживаются друг с другом…

      Вскоре Шабтай примостился на кровати и обнял пассию. Барбара не откликнулась ни так ни эдак, продолжая беззвучно плакать. Шабтай достал из кармана платок, поднес к ее лицу. Резко отстранившись, Барбара разразилась безутешными всхлипами. Он убрал руку, отодвинулся. Встал на ноги и пересел на ближайший стул, разрываясь между чувством сострадания и крепнущим раздражением. «Иприты» желудочной кулинарии, доносившиеся из коридора, и безутешность Барбары, сильно смахивавшая на пьяный психоз, обнажили тривиальное: либо Барбара не его героиня, либо сегодня неудачный день для сближения и лучше отложить ухаживания на неопределенное «потом», с учетом его неминуемого отъезда…

      – Как могла, подлая! – донеслось откуда-то.

      Шабтай невольно вздрогнул от людской речи, впервые прозвучавшей в этой камере призраков.

      Голос женский, но чей – Барбары или Гражины – в силу плаксивости тембра, он не разобрал. Между тем в досрочное воскрешение Гражины верилось с трудом. Так что почти тотчас Шабтай повернулся к Барбаре.

      Маска отрешенности сползла, но вместо присущей пассии холености черт – бабская простота и беззащитность. В Шабтае вновь шевельнулась жалость, он нахмурился.

      – Говорила, не бери! – вскрикнула истерично Барбара.

      Он озадачился, не зная, как себя вести дальше: вступить в дискуссию или благоразумно промолчать, дожидаясь контекста? Чуть подумав, уточнил все же:

      – Кто обидел тебя, кохана?

      – Гражина, – с трудом выдавила сквозь слезы Барбара.

      Во взгляде Шабтая мелькнуло недоумение: почивающая в глубоком сне Гражина больше напоминала жертву, нежели агрессора.

      – Взяла без спросу, – всхлипнув, пояснила наконец Барбара.

      – Что взяла? – живо поинтересовался Шабтай.

      – Рубашку! – В затылок Шабтая забарабанили пуговицы, валявшиеся поблизости…

      – Я куплю тебе сто рубашек! – выпалил вдруг он, изумившись, как на пустом месте может развести женщину, пусть не без помощи коварного змия.

      – Такую не купишь, из Парижа она… Все завидовали… – прохныкала пассия.

      – Я отвезу тебя в Париж и найму охрану, чтобы таскала за тобой сумки, перестань только плакать! – блеснул деловой хваткой Шабтай как на одном духу.

      – Что за чушь?… Забыл, откуда я, наверное. Да и ты, если русский, коим образом в Париж попадешь? Самолет угонишь или астронавтом, как Гагарин? Прожектер! – парировала Барбара.

      Шабтай вновь подивился, как в океане слез смог всплыть островок женского сухого рационализма.

      – Гагарин давно погиб… – бесстрастно заметил он.

      – Будто