Мы такие все разные…. Валентина Ива

гнездования уток. Там же обитают дневные луни и ночные болотные совы. Из змей водятся гадюка, медяница и уж. Рыба служит предметом ловли на Сестре, в бывших карьерах, оставшихся после торфоразработок и заполненных водой. В омутах порой вылавливают сомов громадной величины. Водятся: лещ, щука, окунь, плотва, караси…»

      Теперь под каждым кустом ей мерещился медведь или лось, в крайнем случае – волк. Она подняла палочку с земли и приготовилась защищаться от зверей, но в синем небе, несмотря на полуденный зной, пролетали только серые цапли, да в зарослях щебетали птицы. Скоро её нагнал маленький автомобиль Ока.

      – На паром? – спросил водитель. – Садись мать, довезу.

      Они на несколько мгновений обогнали мотоцикл «Урал». Веселое и не унывающее лицо её мужа светилось успехом грибника-добытчика. На паром «коня» опять завозили вручную под ироничными взглядами пассажиров.

      Через пару месяцев Осипович продал заветный «Урал» своему сотруднику и с тех пор больше не садился ни за какой руль.

      – Возраст есть возраст, – сказал Иван Осипович и тяжело вздохнул.

      Гостеприимная консерватория

      Свежий прохладный воздух обдувал мое разгоряченное лицо. Стремительной походкой я летела в консерваторию послушать Московский камерный оркестр MusicaViva, программа которого сегодня, в первый день апреля, называлась «Веселые арии Моцарта». Большой зал консерватории давно ждал меня или, простите, я скучала по нему, так как почти год туда не ступала моя нога. Время меня не прессовало и не поджимало, но вечная нехватка этого неощутимого рукой и глазом, сиюминутного, но вечного и невозвратимого, всегда заставляла торопиться. По необъяснимому природному закону – даже, скорее всего, беззаконию – я тихонечко про себя поругивала своего зятя, которого почему-то всегда хочется поругать, а не похвалить. В данном случае он страдал радикулитом, и это уже не в первый раз. Я говорила, я предупреждала, что если у тебя такая проблема, то не торчи на холодном балконе в тоненькой футболке целый час – очевидно же, что это плохо кончится! Так оно и вышло. Я жалею свою дочь. Конечно, она достойна лучшей участи. Непонятно, почему она вцепилась в этого очень посредственного мужчинку. Его даже мужчиной назвать-то нельзя… так, стручок какой-то, а имя, господи прости, Андрей Прокопьевич…

      С этими мыслями, обернувшись на Храм в честь Вознесения Господня на Большой Никитской улице, мимо которого я и спешила, неведомая сила на ровном месте ткнула меня в спину, подбросила малюсенький камешек под стопу, и я рухнула на четвереньки, вдребезги разбив оба колена, разорвав мои любимые чулки фирмы Gunze и так ушибив локоть, что тихонько завыла тоненьким голосом. Немолодой мужчина подал мне руку, и я медленно поднялась.

      – Идти можете? – спросил он глухим голосом.

      – Может быть, и могу, – прошептала я, крепко вцепившись в рукав его пальто.

      Я пошевелила, пальцами обеих рук, хотя ушибла только одну, потом согнула и разогнула ноги в коленках и поняла, что жить буду,