Гений. Алексей Слаповский

и расчета.

      Анфиса встретила братьев внизу, у входа, и повела в комнату отдыха для врачей, где была обстановка скромного комфорта: диван и электрический чайник на подоконнике. Рядом с чайником в стеклянной медицинской чаше была гора разных конфет – традиционные подарки врачам от пациентов и их родственников.

      – Шли мимо, вспомнил, что давно не виделись, решил заглянуть, – объяснил Аркадий свое появление.

      Анфиса налила всем чаю, поставила чашу с конфетами.

      – Как дела? – дружески спросила она Аркадия.

      – Нормально, с работы выгнали. Временно.

      – Как Нина?

      – Все хорошо. Ругаемся на политической почве.

      – Как и все. Я со своим Алексеем тоже. Ты за кого?

      – А ты?

      – Я первая спросила!

      – Ко мне вот брат приехал, – сказал Аркадий, уходя от темы. – Евгений. Умный и оригинальный человек.

      Он сказал это с легким нажимом, чуть склонив голову в сторону Евгения.

      Анфиса прикрыла глаза, давая понять, что намек поняла.

      Евгений же взялся за диктофон и тихонько начал наговаривать:

      – Тонкая молодая женщина, с глазами всех красивых евреек мира, с прекрасными руками, которые легко представить просеивающими муку для мацы под палящим солнцем Палестины или Египта три тысячи лет назад, странно существовала своим юным, но древним смуглым телом в этих бледно-зеленых стенах, розоватых занавесках, под белым потолком с четырьмя квадратными светильниками, зарешеченными, будто окна, словно кто-то и зачем-то решил держать в заключении свет. Евгений понял, что он не видел в своей жизни женщины лучше и красивее Анфисы.

      – Минутку, а Светлана? – слегка обиделся Аркадий. – Ты ей недавно то же самое говорил!

      – Светлана ушла в прошлое, – ответил Евгений.

      – Что вы еще увидели во мне? – спросила Анфиса.

      – Евгений затруднился, – сказал Евгений. – Он видел очень многое, но смутно. Он видел, что Анфиса, сохраняя свой древний неискоренимый дух, отравлена духом русским, переменчивым, что ей везде одинаково плохо и одинаково хорошо, что она почему-то очень несчастный человек, который часто не понимает, зачем живет.

      Анфиса откусила конфетку, отхлебнула чаю и сказала:

      – Анфиса увидела в этом человеке, наряженном в военную форму, странный сплав искренности и симуляции. Возможно, он так долго тренировался в сумасшествии, что и в самом деле стал сумасшедшим.

      – Вообще-то у него диагноз есть, – сказал Аркадий. – Покажи справку, Женя.

      Евгений покопался в рюкзаке, достал и показал.

      – «Шизофрения недифференцированная», – прочла Анфиса. – Что-то нам такое читали на третьем курсе. И давно это у вас? Или с рождения?

      – Началось лет в десять с философической интоксикации, – охотно ответил Евгений.

      – В чем выражалось?

      – Боялся думать.

      – То есть?

      – Боялся, потому что мне казалось, что, если я начну о чем-то думать, я это пойму. И мне было страшно. Я боялся думать о смерти: