Светлолесье. Анастасия Родзевич

Этим вечером на пиру собрались отчаянные головы со всего Сиирелл, но нет ли среди них переодетых червенцев? Нет ли Колхата?

      Я коснулась дерева, и в тот же миг знакомое чувство затеплилось внутри, а затем и снаружи – оберег потеплел. Одно рукой я сгребла его в горсть, в то время как другая все еще шарила по ракитовой коре. И вдруг миг прозрения озарил мою память, и из нее, будто из мутной воды, поднялось давно забытое прошлое.

      ***

      Если сон обернулся злым мороком, то сама ночь становится темницей.

      Мое первое воспоминание – песнь. Звучали приглушенные тоскою напевы, и мужчина вел их мерным перекатом голоса. Земля дрожала под копытами взмыленной лошади, солоно и едко пахло дорожной пылью. Крепкие руки прижимали меня к груди, словно драгоценность. Но холод… Морозная стылость давила нутро, слезы в уголках глаз оборачивались льдинками. Откуда я знала это? Когда звучал голос, ночь отступала все дальше и дальше, так далеко, что выпускала меня из виду. И не могла найти, не могла выследить.

      Вереница густых образов вставала передо мной – я вспоминала…

      – За тридевять дальних далей стоят чертоги светлые, каждой праведной душе в свой час известные. Ни птице мирской туда не долететь, ни аспиду ядовитому не добраться. Я сам не видел, но предки сказывали: явились однажды боги на земли наши и принесли с собой знания добрые. Меж теми, кто хотел учиться, разделили великие премудрости, а тем, кто миру служить хотел, Три дороги открыли, Три Пути.

      Человек с теплым голосом ткал тысячи дорог из былин и сказок, на каждой из них – та явь, тот свет, что защитит меня. Рассвет. Я слушала, не трепыхалась, до поры до времени храня грезы на ресницах. Я не видела зарю, но знала, близок тот час, когда проснусь и разомкну веки. А пока…

      – Ты колдунья, доченька. – Сухая ладонь легла на мою руку, и под кожей ниточками разошлось тепло. – Ничего не бойся! Каким бы Путем ни шла твоя душа, дар чародейский всегда при ней.

      Окончательно я проснулась под каменными сводами, среди мужчин, женщин и детей в свободных одеждах из неокрашенного льна. Эти люди казались мне звездами в полумраке горы. Свет их знако́м, а лица – нет. Откуда я все это знала?

      Я сжала в горсти рубаху своего певца-защитника и нашла под ней теплый кругляш. Медовый солнечный свет лился на руки, вместе с голосом отгоняя тьму. Весело и легко журчал вдалеке подземный ручей.

      – Дитя. – От толпы отделилась худощавая женщина с вытянутым строгим лицом. – Иди ко мне.

      Я выпустила камень и вдруг заметила, что мои запястья перевязаны корпией, на которой появились бурые разводы.

      – Это жрецы сотворили с ней, – почти не размыкая губ, прошептал мой певец. – Разве можно такое стерпеть?

      – Твоими стараниями они отыщут нас раньше, Фед. Давай, девчоночка, иди, – добавила женщина повелительно. – Ты глухая, что ли?

      – Память у нее отнялась, да и руки изранены. Не сумел дорогой вылечить. Инирика, я все-таки настаиваю.

      Колдунья поджала губы и посмотрела