ИИгрушечная любовь. Виктория Румянцева

он был. Жираф – это нечто большее. Только я думаю, ты пока слишком маленькая, чтобы воспринять эту историю, – с сомнением покачала головой Элла.

      Дочь мгновенно попалась на крючок этой невинной манипуляции:

      – Мне скоро шесть! Расскажи всё про Жюля!

      – Что ж, хорошо, а ты закрывай глазки, Вероничка. Эта история не на один вечер. Если сморит сон, не борись с ним! Продолжим завтра.

      Дочь послушно зажмурилась. Смешная она! Элла снова поцеловала девочку в щёчку. Та улыбнулась, открыла один глаз, потом второй, чмокнула маму в носик, затем опять зажмурилась. Какая сладкая девочка! Как хорошо, что она есть. Просто есть.

      С этого вечера рассказывать истории о жирафе Жюле на ночь стало ритуалом в семье Коженковых.

      …

      Синь весеннего вечера стекала каплями на город. Хотелось цедить её, перекатывать на языке, наслаждаясь каждым глотком.

      В дом Коженковых вошло щемящее доброе чувство – Элла рассказывала дочери историю о своей дружбе с жирафом Жюлем:

      – Когда я была маленькой, как ты, то… эээ… болела. Мои ножки и ручки часто меня не слушались, как будто забывали, что должны делать.

      – Почему? Ты стукнулась? – сочувственно спросила Вероничка.

      – Я такая родилась! Порой ножки начинали двигаться так быстро, что я падала, а иногда, наоборот, не могли даже сделать один шаг, как будто застряли. Потому что мои мышцы были немного слабые, они не могли работать так, как у других детей.

      – Ой, это было больно? Ну, когда ножки и ручки не слушались?

      – Скорее обидно. Это как… хм… если бы ты пыталась поднять игрушку, совсем маленькую, но та казалась слишком тяжёлой… или представь, что ты рисуешь, но вместо карандаша в руках у тебя пружинка. Мне было трудно держать мелкие предметы. Особенно горько становилось, когда я видела, как другие дети бегали, прыгали, играли. А ещё я часто… эм… странно улыбалась. Не специально. Лицо меня не слушалось, как мои ручки и ножки. Одна злая воспитательница в детском саду называла меня Джокером, – Элла поморщилась.

      Неприятные воспоминания. Она никогда не забудет, как та воспитательница схватила её и стала трясти, словно грушу:

      – Почему ты надо мной смеёшься? Я что, клоун? Прекрати! Хватит улыбаться, я сказала!

      Элле было невыносимо обидно. Её захлестнули эмоции, и потому она просто не могла объяснить, что не специально «смеётся» над этой приблажной.

      – А кто это такой – Джокер?

      – Герой фильма. Он был очень популярным много лет назад, когда я была в твоём возрасте. Этот Джокер улыбался, но не потому, что ему было весело, а само так получалось, когда он расстраивался или нервничал.

      – А-а, я тоже так делала! Когда подвернула шею на карусели… Все ребята стали надо мной смеяться. Я – вместе с ними, хотя мне было больно и обидно! Не хотелось, чтобы все это видели!

      – Что?! Когда ты шею подвернула?! – взволновалась Элла.

      – Мама! Всё уже обратно… разгладилось.

      – А почему я ничего не знаю? Это не шутки, Вероника Павловна!

      Девочка