Тело черное, белое, красное. Наталия Вико

Ильич, бегая из угла в угол по спальне дочери, где та, закутавшись в одеяло, полулежала на кровати.

      – Ну, рара, прошу тебя, успокойся, – снова и снова говорила Ирина, растроганная его волнением и долгожданной заботой. – Я сама виновата во всем произошедшем. Просто необдуманно повела себя с тем человеком.

      – Ни-ку-да! Слышишь? Никуда больше! Никакого госпиталя! – все больше распалялся Сергей Ильич. – Я позвоню им, скажу, что ты… уезжаешь… за границу… в Африку… к черту на рога! – он приостановился и встревожено посмотрел на дочь, которая сильно изменилась за прошедшие сутки: лицо осунулось, под глазами легли темные полукружья.

      «Может быть, все-таки стоило позвать врача? – подумал он. – Вдруг дочь ему не сказала всей правды? – снова тревожно защемило сердце.

      – Рара… милый… знаешь… – Ирина взяла с прикроватного столика конфету и развернула хрустящую обертку. Конфеты давеча принесла Леночка и сказала с беззаботной грустью в голосе, что надобно их есть именно сейчас, в молодости, пока еще позволительно. А то в старости от них можно сильно располнеть и мужчины тогда перестанут обращать внимание.

      Ирина наслаждением надкусила горьковатый шоколад.

      – Знаешь, рара, я даже благодарна Богу, что так все произошло! – глянула она на отца с нежностью. – Может, если бы не этот случай, я и не узнала бы, что ты… – запнулась, подбирая слова, – что я… еще нужна тебе, рара, и… дорога!

      – Христос с тобою, Ириночка! О чем ты говоришь? – глаза Сергея Ильича увлажнились, он опустился на край кровати, дочь нежно взяла его руку, потянула к себе и прижалась щекой к ладони.

      – Холодная… Признак энергонедостаточности, между прочим, – сказала со знанием дела, вспомнив уроки Порфирия.

      – Ну что ты, Ириночка, в квартире просто прохладно, вот и рука холодная.

      – А раньше – всегда была теплая, даже горячая, независимо от погоды, – сказала она, вспомнив детство. – Пап, а ты нашего императора любишь? – вдруг спросила Ирина и испытующе глянула на отца.

      – Ну и переходы у вас, Ирина Сергеевна! – изумленно воскликнул тот.

      – А что? – невинным голосом воскликнула она. – Обычные переходы. Как у любой женщины.

      При слове «женщина» Сергей Ильич снова напрягся и внимательно посмотрел на дочь, силясь понять, та просто так сказала, или…

      – Что ты так смотришь на меня, папочка? Мне просто интересно. И вообще, – она села, привалившись к подушкам, – мы так редко разговариваем, – отодвинулась, давая отцу возможность поудобнее сесть на кровати. – Вот, скажи, мы, русские, что, все сумасшедшие? Скажи, это только русские день и ночь говорят, говорят и говорят о политике, ошибках правительства, интригах, заговорах, изменах, реформах? Это такая особенность России? Или так же у французов, немцев и других?

      Сергей Ильич кашлянул.

      – Это, деточка, не со страной связано, а с периодом истории. Коли живешь